Михаил Грулев - Записки генерала-еврея

На Кавказ ожидался в это лето (1888 г.) приезд Александра III, и в окружном штабе, как и во всех других учреждениях, шла тревожно-суетливая работа. Как во время знакомой мне поездки царя в Скерневицы, целые авангарды поездов, наполненные полицейскими, экипажами, лошадьми, кухнями, придворной челядью и проч., а главное - шпики, которые наводнили Тифлис. На первых же порах с этими шпиками повторялись изо дня в день скандальные истории. Действуя своими обычными провокаторскими приёмами, эти шерлоки в разговорах и беседах старались провоцировать туземцев на революционные откровенности; а те, под личиной русского патриотизма, либо по свойственной кавказцам хитрости, раскусив, в чём дело, наносили жестокие побои этим «рыволуцерам».

Высшие власти, по случаю приезда царя, распорядились просто: политическим неблагонадёжным было сказано: или пожалуйте в Метехский замок (тюрьму), или вон с Кавказа на всё время пребывания Александра III.

И всё же, Александр III не избег большой неприятности. Один грузинский князь, из бывших владельцев земель в Боржомском ущелье, находившийся в свите Александра III, во время переезда через Воронцовский мост, на Куре, остановил государя, выложил ему резко и без прикрас, как его дядя, великий князь Михаил Николаевич, ограбил его и многих его сородичей и... тут же прыгнул в Куру, которая унесла его быстрым течением.

Подкладка этой истории заключается в следующем. После турецкой войны 1878 года получился большой сумбур по землевладению во вновь присоединённой территории Батумской области. На бумаге, указами, грузинам предоставлено было пользоваться земельными участками, на которых они жили; а на деле - иногда не без вымогательств - чиновники требовали от них представления документов, которых у них не было и быть не могло, потому что вместо документов землёй владеют там по обычному праву, т.е. собственность выражается тем, что отец и дед жили и работали на этой земле.

Вот, великий князь Михаил Николаевич, в бытность наместником, также прибег к такому способу, как и все чиновники, т.е. считал земли казёнными, если у живущих на этих участках грузин не было надлежащих документов. Такой взгляд оказался притом очень выгодным для Михаила Николаевича. Во время проезда Александра II на Кавказе, по окончании турецкой войны, Михаил Николаевич повёз своего царственного брата как бы на охоту, в Боржомское ущелье, где именно были такие земли, облюбованные наместником; и там, мимоходом, попросил царя подарить ему кусок «втуне лежащей», «никому не принадлежащей земли» из вновь присоединённой от Турции территории. Александр II, конечно, не мог отказать победителю Турции в этой безделице. А затем наместник уже собственными правами округлял и округлял этот кусок на счёт соседних грузин, у которых не было документов на право владения.

Всё это успел прокричать в лицо Александру III один из ограбленных и бросился в Куру.

Из Кавказа меня командировали на персидскую границу, в Гермаб, куда звал меня мой бывший командир полка Фишер фон Альбах, командовавший в Гермабе стрелковой бригадой. В Закаспии воеводствовал тогда А.В. Комаров, старательно афишировавший своё славянофильство и свой квази-патриотизм. Это тот самый Комаров, которым в 1883 г. дан был хороший боевой урок небольшому афганскому отряду под Кушкой. Дешёвые лавры эти были раздуты патриотической печатью, где заметную роль играл тогда другой Комаров, брат кушкинского, редактор газеты «Свет».

Кроме того, А.В. Комаров, отец четырёх дочерей-невест, и жена его, Камилла Николаевна, разыгрывали роль большой патриархальной семьи, проповедуя строгое семейное начало. И вот в такое-то гнездо втесался мой бывший командир Фишер - немец, еле говоривший по-русски, закоренелый циник, настолько, что, имея уже под 70 лет, привёз с собою в Асхабад 20-летнюю девицу в качестве жены, которая жила у него вместе со своей матерью.

Обстоятельство это страшно шокировало семью Комаровых, которые постоянно допрашивали меня про моего бывшего командира, а я всегда отговаривался одной фразой - в приказе по полку об этом ничего не было.

Лагерь под Гермабом был очень неудачным в гигиеническом отношении: люди сильно болели лихорадкой, зародыши которой, как уверяли туземцы, таились в речушке, протекавшей через лагерь. Мы часто платились за это игнорирование указаний туземцев. В Геок-Тёпе тоже, вопреки предупреждений туркменов, поставили батальон в ущелье, где туземцы никогда не селились, потому что в этом ущелье свирепствовала злокачественная лихорадка. И действительно, в течение 7-8 лет батальон вымер целиком от лихорадки: образовалось кладбище, где похоронен был весь батальон, в полном составе.

* * *

В сентябре 1888 г. мне предстояло пуститься в большое путешествие - в Читу, к месту служения. Путешествие предстояло начать из Тифлиса по Закавказской железной дороге в Баку, оттуда по Каспийскому морю до Астрахани, далее по Волге и Каме до Перми и от Перми до Тюмени по железной дороге. В Тюмени надо было уже снарядиться для путешествия через всю Сибирь на лошадях.

Стоял уже сентябрь на исходе. Необходимо было торопиться уехать с Кавказа, чтобы захватить навигацию на Каме; иначе пришлось бы застрять надолго где-нибудь среди вогул или вотяков, далеко не доехав ещё и до границ Сибири. Пронеслась у меня эта мысль в голове мимолётом, когда по карте изучал обширный бездорожный край Камского бассейна. А подлинные мытарства этого бездорожья узнал я только впоследствии, во время одной из поездок из Сибири в «Россию», как говорят сибиряки, - когда с благоустроенного, сравнительно, сибирского тракта переехал на наши первобытные земские большаки по сю сторону Урала. Тут-то я вспомнил записки декабристки Францевой, у которой по тому же поводу вырвалось восклицание: «Злая Сибирь-то у вас, а не у нас там, за Уралом!»

Пока что, однако, счастливая звезда моя мне весело мигает, увлекая в Сибирь. По Волге и Каме мне удалось захватить последний пароход, и 20 октября я приехал в Тюмень - мой отвальный берег, откуда предстояло пуститься в далёкое плавание через Сибирский океан. Да, «Сибирский океан». Если Наполеон I назвал Россию океаном суши, нырнув только в маленький краешек до Москвы, то что бы он запел, если бы ему пришлось погнаться за Александром I в Сибирь, по которой не военным походом, а на почтовых, при скорой езде, предстояло ехать в тарантасе 50-60 дней и столько же ночей только до Байкала. А там ещё оставался «шматок» до Николаевска, дней на 40.

В Тюмени пришлось пробыть несколько дней, чтобы снарядиться в предстоявший длинный путь. Первое, что бросилось в глаза при выходе на подъезд вокзала, - это невероятная и вполне невылазная грязь, в которой колёса легковой извозчичьей пролётки тонули по ступицу; так что налегке пришлось плестись черепашьим шагом. Извозчик, как и все служащие на вокзале, оказался ссыльным или из ссыльных.