Мария Куликова - Пистоль Довбуша

— Подоспеет, и ему конец. Не минует песыголовца кара…

— А теперь, дедо, вы про Андрея знаете что?

Старик молчал, опустив голову, закрыв ладонью глаза. Мишку опять охватила грусть, почти не покидавшая его все эти дни.

В хате стояла тишина. Только слышно было, как за окнами скрипит на осеннем ветру дуплистая ель, будто жалуясь на свою старость.

— Добрые люди передали мне, что Андрей бежал из тюрьмы, — опять начал дедушка. Видно, молчать ему было труднее, чем говорить. — А тут… встречает скоро меня Ягнус: «А, это ты, старый пень? — заступил мне дорогу и не пускает. — Служи панихиду по сыну!..»

Дедо Микула вздрогнул, будто до него внезапно дотронулись раскаленным железом. Точно наяву, вновь прозвучали страшные, беспощадные слова Ягнуса: «Убит при попытке перейти границу».

— И кто знает… Может, и моего Андрея вот так же, в обрыв…

— А может, он врал все! — Мишка и сам не заметил, как его ладонь очутилась на мозолистой руке деда Микулы.

— Жив мой Андрийко! — Старик поднялся во весь рост, грозный, непоколебимый. — Я верю, скоро он постучит в окошко и скажет: «Я вернулся, нянё! С красными вернулся!»

Лицо старика осветилось надеждой и от этого казалось помолодевшим.

Он замолчал, задумался.

Молчал и Мишка. И, хотя слова дедушки были полны уверенности, ему стало еще тревожней: если Ягнус выследил Андрея, то он так же может выследить и Анцю и дедушку. Вдруг он и их в лагерь отправит?.. А тут еще этот Лущак… Страшно Мишке. Хочется обнять дедушку, заслонить от беды.

— Дедо! А тот Лущак, тот зраднык поганый, не всех партизанов выдал? — нарушив тишину, спросил Мишка.

Микула догадался о его опасениях:

— Заспокойся, хлопчику. Как бы эта нечисть фашицкая ни бесилась, всех им не переловить, не убить им и волю к счастью. И не запугать им нас никакими зрадныками, потому что честных людей на свете куда больше, сынку!

Мишка вспомнил — ведь и учитель так крикнул: «Всех вам не перебить, не переловить! Нас много!»

«А может, и дедо, и его сын Андрей, как и Палий, тоже коммунисты?»

И опять Мишка подумал, что все они чем-то похожи между собой. Чем именно, пастушок понимал смутно. Но ему очень хотелось быть таким, как они. И вновь тревога сменилась уверенностью, что все обойдется благополучно: и Анця вернется, и дедушку не схватят жандармы.

— А теперь иди узнай, не вернулась ли Анця, — прервал старик его размышления.

Взволнованный, возвращался Мишка от дедушки.

Анця вернулась! У пастушка словно камень свалился с плеч. Он увидел ее на следующее утро. Она, повеселевшая, рассказывала во дворе батракам, что пан бог смилостивился над крестной и оставил ее в живых. Потом принялась доить коров. Струйки молока со звоном ударялись о дно ведра.

Мишка нетерпеливо топтался рядом. Хотелось уже наконец знать: поможет ли она ему и Юрку пробраться к партизанам. Он ходил за ней по пятам. Анця несла ведро с молоком на кухню, он — за ней. Она к колодцу — пастушок тоже. Улучив удобный момент, он зашептал скороговоркой:

— Я так боялся, что ты не придешь. А ты пришла! Ты им все рассказала? А мне ты…

Девушка приложила палец к губам и потянула Мишку в угол сарая. Ее тонкие брови нахмурились, глаза стали строгими.

— Прошу тебя, легинеку, никогда ни о чем не расспрашивай. Неужели не видишь, что творится на белом свете! Жандары хватают всех, даже ни в чем не повинных. Ведь не хочешь ты, чтоб они и меня и дедушку посадили в зеленую машину?

— Анця!.. — с обидой и укором произнес Мишка.

— Ну ладно, ладно! — добавила она уже мягче. — Считай, легинеку, что мы сговорились: ни со мной, ни с кем другим ты про это и вспоминать не будешь.

— Я, может, обещал пану учителю молчать! — с негодованием сказал Мишка. — И тебе вот крест, что ни про тебя, ни про дедушку Микулу — никому!.. Лучше умру… Мне только об одном тебя нужно спросить…

— Я слухаю, Мишко.

— Помоги мне и Юрку партизанов найти. Я тебя так прошу, так прошу!.. Нам бы хоть один пистоль на двоих! — сверкнул он глазами. — Мы отплатим всем и за пана учителя, и за дедушкиного Андрея… А думаешь, мы с Юрком не сможем хоть немножко Красной Армий помочь? Может, тогда она быстрее пришла бы к нам в Карпаты.

Лицо Анци озарилось теплой материнской улыбкой. Она обняла Мишку, притянула к себе.

— Ты не смейся! — оттолкнул Анцю мальчик, приняв ее улыбку за насмешку. — Мы вместо пана учителя пойдем. Он сам говорил: упадет один, пусть трое станут.

— То так, легинеку. Видит бог, рада я, что сердце у тебя и доброе и смелое. А все ж подрасти не мешало бы малость.

Легко сказать: подрасти. Мишка и сам рад хоть завтра стать взрослым. Да и не считает он себя маленьким! Не о нем ли говорят в селе, что он настоящий газде: и хворост на зиму припасает, и грядки возле хаты вскапывает. А пастух разве он плохой? Учитель, тот сразу понял, что Мишка такой легинь, которому вполне можно довериться.

— Так и не поможешь, айно?

— Может, и помогла б, если б знала, где они.

— Ты знаешь, знаешь! Почему ж тебе пан учитель велел рассказать про Лущака?

Анця чуть заметно смутилась. На нее в упор смотрели черные, не по-детски пытливые, недоверчивые глаза.

— Почему — мне? А что ж тут чудного? Мы же с учителем из одного села. Соседями были. И вот так, как ты с Маричкой, играли вместе, хотя он был и старше меня… Я сиротой росла… Батрачила, в школу не ходила… А он… прибежит, бывало, со школы и буквы мне показывает. Грамоте меня научил…

В голосе ее отозвалась тоска. Мишка решил больше ни о чем не расспрашивать, но Анця сама продолжала разговор:

— А потом… потом мы полюбили друг друга… — Девушка перебирала пальцами кончик платка, скрывая слезы. Еще недавно она спешила поздним вечером к опушке леса. Нелегко ей было тащить почти полный мешок овса, который она вынесла тайком из кладовой Ягнуса: партизанские кони давно не пробовали зерна. А когда увидела Палия — усталость тут же исчезла. Он взял ее шершавые руки, поднес к губам.

Вспомнив тот вечер, девушка не выдержала, заплакала.

— Он сказал мне: «Уже скоро я прискачу на нашей тройке гнедых и увезу тебя, Анычка…» Да вот, не пришлось…

У Мишки вздрагивали губы. Он понимал боль Анци, подыскивал такие слова, чтоб утешить ее. Но не находил.

Девушка и мальчик долго молчали.

— Вот я и была в Кривом, — нарушила тягостную тишину Анця, — и рассказала одному человеку. Он передаст партизанам. А где они, не знаю, — добавила.

— А дедо Микула? Пан учитель и с ним знаком…

— Так Палий же с его Андреем друзьями были! Как же ему не знать-то дедушку! — уже рассердилась Анця. — Хватит! Забудь все, что говорил пан учитель. Так лучше для всех!

Мишка обиделся: не доверяет она ему, считает маленьким.