Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии

— Ему достаточно назвать того типа, который был у него. Почему он его покрывает?

Голова Таверы над жирной грудью мерно, почти автоматически покачивалась то вправо, то влево.

— Но сейчас, — сказала Мари, — поторопись вызволить его из тюрьмы.

— Да, моя красотка. В гневе ты еще пленительней!

В его прищуренных глазах была злоба и какой-то безумный блеск. Чуть откинувшись назад, он сосал кончик карандаша и наблюдал за девушкой с хитрым и торжествующим видом. Она знала, что Тавера — сексуальный маньяк, что он водит к себе проституток. Организация Сопротивления поручила ей следить за его официальной перепиской, и там она постоянно находила выражения глубочайшей почтительности и преданности начальству и готовность выполнить любой приказ. На столике сзади стояла фотография молодой женщины с тонкими чертами лица, но никто, даже секретарша Таверы, не знал, кто она такая — настоящая его любовница или вымышленная. Злые языки говорили, что, сняв рамку, можно увидеть напечатанные на фотографии слова: «Воспроизведение воспрещается. Все права принадлежат издательству» — и название крупной издательской фирмы.

— Если ты не поторопишься освободить Фило…

— То что?

— Это тебе дорого обойдется, обещаю тебе.

— Я могу освободить его, если захочу, но твои угрозы меня не пугают.

— Ладно, постарайся.

— Не думай, что я тебя боюсь.

— Ты и так слывешь подлецом, и это уже далеко зашло.

— Вот, значит, как меня уговаривают отпустить старого друга.

— Где он находится?

Мари очень волновалась, но это не снижало ее боевого духа. Она бесстрашно стояла напротив Таверы, а он по-прежнему выжидающе глядел на нее из-под лоснящихся ресниц, держа во рту карандаш, как сигару. Он напоминал ей ящерицу, которая, затаившись в густой траве, подстерегает свою жертву.

— Я знаю средство все уладить, — сказал Тавера.

— Только не тяни.

— А ты не спросишь даже, что это за средство?

— Какая разница. Только бы удалось, да побыстрей.

— Но, черт побери, все от тебя зависит!

Мари посмотрела на него внимательней. Сперва она подумала, что речь идет о деньгах, чтобы подкупить какого-то высокопоставленного чиновника. Но Тавера поднялся, обошел вокруг стола, приблизился к Мари и положил руку ей на плечо.

— Ты знаешь, что я сгораю от желания… Понимаешь, о чем я говорю? — Он придал своему лицу выражение, которое ему казалось чарующим. — Готов выпустить Фило из его дыры, если буду утешен в своем страдании.

— Ты мне отвратителен! — воскликнула Мари. Она высвободилась из рук Таверы и, с тревогой чувствуя, как тело ее обволакивает его липкий сладострастный взгляд, добавила: — И всегда был отвратителен, — и отскочила от него.

Он искоса наблюдал за ней, не переставая улыбаться, заносчиво и лицемерно.

— Ты скорее согласишься оставить Фило там, где он есть, — сказал он, — чем назначить мне свидание, которое и для тебя, возможно, будет не таким уж неприятным.

Когда он говорил, его каучуковый рот широко открывался, обнажая крупные, пожелтевшие от табака зубы.

— Где Фило? — спросила Мари неожиданно мягко, тоном, каким говорят с ребенком, которого хотят приручить.

Он, не задумываясь, назвал адрес ближайшего полицейского участка и добавил:

— Я их знаю! Как только Фило сообщит им подробности насчет типа, который у него тогда был, его немедленно отпустят. Но не раньше, как бы ты ни старалась. Поняла?

— Поняла.

— А если ты доставишь мне удовольствие, все произойдет гораздо быстрее и без неприятностей для бедного старика.

— Неприятности, стало быть, достанутся мне, — сказала Мари, отступая к двери.

— Послушай… Неужели ты хочешь убедить меня, будто ты до сих пор… а?

Он подходил к ней все ближе, не сводя с нее напряженного похотливого взгляда.

— Когда придут союзники, посмотрим, как ты будешь удирать, чтоб спасти свою шкуру.

— Когда тут будут союзники, моя радость, американцы сделают то же, что и в Неаполе. Они поставят всюду старых чиновников, в том числе и фашистов, лишь бы их место не заняли большевистские агенты.

— В таком случае, милый мой, американцам придется приставить к тебе часового, чтобы охранять днем и ночью, даже когда ты пойдешь справлять свои надобности!

Он протянул руку, чтобы схватить ее, но она успела увернуться.

— А ты, — резко сказал он, — чересчур много наговорила.

На лбу у него пульсировала синеватая жилка. Зазвонил телефон, но Тавера не брал трубку, продолжая смотреть на Мари, потом решился, и она, воспользовавшись этим, выбежала из комнаты. Перед глазами у нее все еще стоял Тавера, упершийся локтями в стол и не сводящий с нее холодного, злобного взгляда.

Немного позже, даже не отпросившись с работы, Мари пошла в соседнее здание министерства по делам колоний. Встретившись с капитаном Рителли, она увидела, что он в полевой форме: куртка, кожаные брюки и револьвер на боку.

— Мне необходимо поговорить с вами наедине, — сказала Мари.

Несколько удивленный, Рителли попросил своего секретаря, молодого сержанта, удалиться. Он не улыбался, выглядел озабоченным и ждал, когда Мари начнет разговор. Нет, он ничего не знал об аресте Филанджери. Но в чем же тут дело? Ах, это Тавера! Даже не верится, что все эти разговоры вчера вечером в машине были и в самом деле серьезной угрозой! Может быть, это проявление чрезмерной досады, «причиной которой были вы, синьорина», а кроме того, по мнению Рителли, тут сыграл роль южный темперамент и то, что Тавера хватил лишнего.

— Он вел себя по-дурацки, — сказал капитан. — Дело того не стоило, но я в его нюх верю.

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что человек, который вечером был у скульптора, вовсе не итальянец. Может, он американец итальянского происхождения, сбежавший из военного госпиталя. Он был ранен в ногу.

— А как бы он попал к Филанджери?

Рителли нервно схватил сигарету, которую положил было на край пепельницы, сделал затяжку, потом, держа руку в кармане, подошел к Мари и посмотрел ей в глаза.

— Оставим эту тему, — сказал он довольно резко.

— Вы думаете, ему грозит опасность?

— Какого ответа вы ждете? Я расследования не веду, и я не видел его дела. Тавера был в таком бешенстве, что мог нагородить бог знает что. Во всяком случае, в фашистских кругах он все-таки шишка, и потому его слова имеют вес. Полиция будет все тщательно проверять, а так как он там знает многих…

— Вы хотите сказать, что это может затянуться?

— И может обнаружиться, что этот Филанджери допустил по меньшей мере некоторую оплошность.

— Вы все еще считаете, что его гость внушал подозрения?

Тут Рителли впервые улыбнулся, но какой-то затаенной улыбкой.

— Я думаю, — сказал он, — вы не это хотели сказать.