Борис Лавренев - Разведчик Вихров

— Понял? — спросил он, окончив разговор, и мальчик, весь просияв, кивнул головой.

Небо потемнело. С моря потянуло колючим холодком зимнего ветра. Капитан повёл мальчика по ходу сообщений на передний край. Там он рассказал вкратце всё дело командиру роты и просил скрытно вывести мальчика на подходы к совхозу. Два краснофлотца канули с мальчиком в темноту, и капитан смотрел вслед, пока не перестали белеть новые валенки, принесённые из баталёрки по приказанию капитана. Было тихо, но капитан тревожно вслушивался — не загремят ли нежданные выстрелы. Выждав с полчаса, он ушёл к себе на батарею.

Ночью ему не спалось. Он пил много чаю и читал. Перед рассветом пошёл на наблюдательный пункт. И как только в серой дымке наступающего дня различил тёмный квадратик на шесте, к нему пришло хорошее боевое спокойствие. Он подал команду. Ахнув над степью грузным ударом, прокатился пристрелочный залп башни. Его гром долго висел над пустой степью. Капитан, не отрываясь, смотрел в окуляры и увидел ясно, как качнулся на шесте тёмный квадратик. Дважды... и после паузы в третий раз.

— Перелёт... вправо, — перевёл капитан и скомандовал поправку.

На этот раз скворечня осталась неподвижной, и капитан перешёл на поражение обеими башнями. С привычной зоркостью артиллериста он видел, как в туче разрывов полетели кверху глыбы бетона и брёвна. Он усмехнулся и после трёх залпов перенёс огонь на следующую цель. И снова скворечня вела с ним дружеский разговор на понятном только ему языке. В третью очередь огонь обрушился туда, где красный крестик на карте отметил склад горючего и боезапасов. На этот раз капитан накрыл цель с первого залпа. Над горизонтом пронеслась широкая полоса бледного пламени. Могучей, курчавящейся шапкой встал дым, пепельный, коричневый, озарённый снизу молниями. В нём исчезло всё: деревья, крыши, шест с тёмным квадратиком. Взрыв тряхнул почву, как землетрясение, и капитан с тревогой подумал о том, что он натворил в совхозе.

Запищал зуммер. С рубежа просили прекратить огонь. Моряки вышли в атаку и уже рвались в немецкие окопы. Тогда капитан передал команду Козубу, вскочил в приготовленный мотоцикл и в открытую помчался по полю. Его гнало нетерпение. От совхоза доносились пулемётный треск и щелчки гранат. Немцы, ошеломлённые мощью и меткостью огневого удара батареи, потеряв опорные точки, сопротивлялись слабо и отходили. Бросив мотоцикл, капитан открыто побежал полем к околице по тому месту, где накануне появление человека вызывало шквал свинца. С околицы уже мигали весёлые красные огоньки семафорных флажков, докладывая об отходе противника. Над садами плыл серебристый дым горящего бензина, и в нём глухо рычали рвущиеся боезапасы. Капитан торопился к зелёной крыше, среди надломленных тополей. Ещё издали он увидел у калитки вышедшую женщину, закутанную в платок. За её руку дер¬жался мальчик. Увидев бегущего капитана, он рванулся ему навстречу. Капитан с ходу подхватил его, вскинул в воздух и стал целовать в щёки, в губы, в глаза. Но мальчику, видимо, не хотелось в эту минуту быть маленьким. Он изо всех сил упирался руками в грудь капитана и рвался из его объятий. Капитан выпустил его.

Коля отступил и с нескрываемой гордостью, приложив руку к шапке, доложил:

— Товарищ капитан, разведчик батареи Николай Вихров боевое задание выполнил.

— Молодец, Николай Вихров, — сказал капитан, — благодарю за службу!

Подошедшая женщина с потухшими глазами и усталой улыбкой застенчиво протянула руку капитану.

— Здравствуйте! Он так вас ждал! Так ждал... Мы все ждали. Спасибо вам, родные!

Она поклонилась капитану глубоким русским поклоном. Коля переводил взгляд с матери на капитана и улыбался.

— Отлично справился!.. А небось страшновато было на чердаке, когда снаряды посыпались? — спросил капитан, привлекая его к себе.

— Ой! Как ещё страшно, товарищ капитан, — ответил мальчик чистосердечно-наивно, — как первые снаряды ударили — всё зашаталось, вот-вот провалится. Я чуть с чердака не махнул. Только стыдно стало. Дрожу, а сам себе говорю: «Сиди! Сиди! Не имеешь права!» Так и досидел, пока боезапас рванул.,. Тогда сам не помню, как вниз скатился!

Он захлебнулся от наплыва ощущений, сконфузился и уткнулся лицом в полушубок капитана, маленький русский человек, тринадцатилетний герой с большим сердцем, сердцем своего народа.

Сержант Горюнов лежал на прибрежном песке лицом вниз, половиной тела на суше, ногами в воде. Одна рука его была вытянута вперёд, другая — подмята под туловище, и на светло-золотой поверхности песка запеклось ржавое пятно. Глаза Горюнова были закрыты, и во всей позе была такая мёртвая неподвижность, что серенькая птичка, которая вприпрыжку бегала по песку в поисках пищи, нахально остановилась у самой его головы, скосила чёрную бисеринку глаза и сказала скороговоркой;

— Утоп-топ-топ...

Тогда Горюнов внезапно поднял голову, сердито взглянул вслед испуганно вспорхнувшей птахе и, скривив запёкшиеся губы, буркнул:

— Врёшь, капля! Ничего не утоп... Ещё поживём!

Он повернулся и сел, придерживая здоровой — правой — рукой гудящую и упрямо падающую на грудь голову. И, как сквозь туман, вспомнил всё.

В шлюпку, которой он командовал на переправе, угодил немецкий снаряд, когда она была совсем уже близко от берега, куда перевозила мотки телефонного кабеля. Горюнов только услышал вой снаряда и увидел слепящую вспышку. Грохота разрыва он, должно быть, не слыхал потому, что опередил звук и ушёл под воду, с силой вдавленный в глубину ударом воздушной волны. Как он добрался после этого до берега, он вспомнить не мог.

Горюнов взглянул на реку. Тёмно-серая, рябая от холодного дождя, она медленно несла вниз мутную воду, и на ней не было признака шлюпки и её команды — четверых дружков-связистов. Горюнов вздохнул и попытался встать, опираясь на руки, но левая подкосилась, и он опять упал лицом в песок, заскрипев зубами от боли. Горюнов взглянул на руку и только сейчас увидел разодранный рукав гимнастёрки, кровь и разорванное мясо ниже плеча. Он удивлялся, как ему удалось выплыть. Но удивляться было некогда. Нужно было перевязать рану и что-то делать дальше. Морщась и ругаясь, он достал из кармана индивидуальный пакет. Провощённая бумага выдержала купание. Горюнов вытащил из ножен финку, отрезал у плеча рукав гимнастёрки и сдёрнул его с руки. Разорвав зубами пакет, наложил подушечку на разорванные мускулы и туго забинтовал руку. Почувствовав наплывающую муть обморока, снова прилёг, глубоко дыша, пока не полегчало.

Тогда он решительно встал на ноги и прислушался. Сквозь мерный шум дождя глухо доносился грохот стрельбы, и Горюнов понял, что, пока он лежал на берегу, бой ушёл далеко вперёд. Возвращаться на свой берег он не мог. Одолеть всю ширину реки с недействующей рукой было не по силам. Оставалось догнать ушедшее с боем подразделение. Кстати, там можно будет найти санпункт, где как следует перевяжут руку. Горюнов устроил из куска найденной в кармане проволоки подвеску для раненой руки и, пошатываясь, побрёл в направлении стрельбы. Дождь усиливался, поливая и без того мокрого до нитки Горюнова. Его начало знобить. Он пожалел, что в разбитой шлюпке осталась маленькая фляжечка с заветным содержимым, и пошёл быстрее, чтобы согреться.