Илья Старинов - Записки диверсанта

В Собычине встретился я с Платоном Воронько. Бывший командир диверсионной группы командовал пятым батальоном соединения. Служебный рост был налицо, подчиненные (это и невооруженным глазом мы видели!) уважали своего командира, да и сам Воронько держался уверенно. Воронько полагал, что новая должность не помеха для диверсионного призвания.

Мы разговорились о карпатском рейде. Воронько потерял в нем четырех людей. Одной из первых погибла задорная, золотокосая Лира Никольская. При минометном обстреле.

Вспомнив товарищей, Платон отошел к оконцу, надолго замолчал…

Провожали ковпаковцев в рейд ранним утром 5 января. Штабная колонна — кавалеристы головного дозора, боевое охранение, повозки со штабным имуществом, рота охраны, артиллеристы и минометчики — проходила мимо избы, где еще вчера размещался штаб. Над крыльцом уже не бился на зимнем ветру красный флаг. Местные жители стояли вдоль улицы, иные шагали обочь колонны. Партизаны весело перекликались с провожающими. Вершигора вскочил в седло, поскакал догонять своих.

Вовремя успел уйти Вершигора, и не зря спешил. Каждый день- приносил новые известия об успехах партизан и Красной Армии. Вал наступления катился по пятам движущихся на запад партизанских соединений. Были освобождены Коростень и Олевск, настал черед городов и сел на Случи и Горыни.

Из Киева, от Строкача, пришел приказ обследовать результаты действий партизанских отрядов на железной дороге Коростень — Сарны. Мы приступили к обследованию: объезжали дорогу, опрашивали местных жителей, железнодорожников.

Приехав 10 января в Олевск, узнал уж и не помню от кого, что соединение Вершигоры три дня назад пыталось с ходу форсировать Случь, застать врасплох и истребить вражеский гарнизон города Столина, но потерпело неудачу, вынуждено было отойти и форсировать Случь севернее.

— Вы, кажется, хорошо знали комбата Воронько? — спросили меня, — В бою за Столин его ранило.

— В каком он госпитале?

— Кажется, отвезли в Собычин.

— Да какой же там госпиталь?!

Минут через двадцать мы с Володиным и Валуйкиным уже катили в Собычин. По той самой дороге, которую еще не так давно прочно блокировали ковпаковцы.

Платона Воронько разыскали в одной из собычинских изб. Военфельдшер расположившейся тут тыловой части делала ему перевязку. Открытая рана кровоточила. Губы у Воронько были бледные, глаза усталые–усталые.

— Вы? Здравствуйте, — сказал он. — Вот, не повезло… В самом начале…

— Лежите спокойно. Все будет хорошо… Выйдя с военфельдшером в сени, я шепотом спросил, выдержит ли Воронько перевозку.

— Рана нехорошая, еще бы миллиметр–другой, и конец, — сказала военфельдшер. — Но везти можно. А кто вы?

Служебное удостоверение успокоило девушку. Я попросил еще несколько часов позаботиться о поэте–диверсанте, лично взорвавшем четыре эшелона, три вражеских танка, пять автомашин и одиннадцать мостов.

— Мне нужно связаться с железнодорожниками, товарищ военфельдшер, организовать немедленную эвакуацию Воронько в Киев.

— Все сделаю, товарищ полковник! Все!

Она неотлучно просидела возле постели Платона до моего возвращения. Воронько со всеми предосторожностями перенесли в сани, доставили в Олевск и оттуда первым же составом повезли в Киев.

Обидно было, что соединение Вершигоры лишилось такого замечательного диверсанта. Очень обидно!

Заканчивая обследование действий партизан на дороге Коростень — Сарны, я получил известие об окончательной ликвидации Центрального штаба партизанского движения и новый приказ Строкача: выехать под город Городницы, в соединение A. M. Грабчака, установить боевые качества соединения, изложить соображения о возможности его дальнейшего использования.

— Стой! Пропуск! — раздался громкий оклик.

Повозочный остановил лошадь. Я откинул тяжелый ворот тулупа. Слева от саней — нетронутая, сверкающая белизна зимнего поля, справа — неподвижный, склонивший до сугробов отягченные снежными пластами зеленые лапы еловый лес.

От елей отделились две фигуры в белых маскхалатах с автоматами. Из‑под капюшонов маскхалатов виднелись козырьки зимних шапок. Такие шапки с козырьками, по рассказам, носили бойцы Грабчака.

Я назвал пароль, услышав отзыв, сказал, что ищу штаб. Один из партизан сел боком на сани рядом с повозочным:

— Вон за той елочкой сворачивай, и в лес!

За «той елочкой» обнаружилась дорога не дорога, но довольно ровная просека, и этой просекой сани медленно поползли в глубь чащи…

Провожатый доставил прямехонько к большой землянке командира соединения. В землянке находилось пять или шесть человек, все в военном, в меховых безрукавках, не разберешь, кто же из них Грабчак.

Заметив, что я перевожу взгляд с одного командира на другого, один из военных, среднего роста, сухощавый, с глубокими складками возле губ, настороженный, представился:

— Майор Грабчак. С кем имею честь?..

Я назвал себя. Выражение настороженности исчезло с обветренного лица командира соединения:

— Проходите, проходите, товарищ полковник! Давно ждем. Из Киева сообщили, что едете.

… 17 января 1943 года два транспортных самолета полка Гризодубовой поднялись с подмосковного аэродрома и взяли курс на озеро Червоное в лесах Белоруссии. На борту самолета находились хорошо подготовленные для действий в тылу врага десантники, в основном бывшие пограничники. Командир группы, ее комиссар и начальник штаба тоже были пограничниками. Группа приземлилась на костры Ковпака на льду озера Червоного. С этого и начинается история партизанского соединения Андрея Михайловича Грабчака, известного в народе под именем Буйного: таким псевдонимом Андрей Михайлович подписывал листовки, которые разбрасывались и расклеивались в оккупированных городах и селах.

Первое пополнение в группу поступило из приозерского села Ляховичи: жители провели добровольную мобилизацию и привели к десантникам семнадцатилетних и восемнадцатилетних парнишек. Во главе «депутации» стоял древний ляховичский дед.

— Ты, командир, не гляди на наши лапти! — сказал дед Грабчаку. — Ты в глаза ребят гляди! Они, внуки мои, не подведут. Только дай им, чем фашиста бить!

«Новобранцам» велели нарезать из парашютного шелка портянки, обернуть как следует ноги, и выдали автоматы:

— Пройдете обучение — примете присягу! Потом в отряд влилась группа диверсантов под командой старшего сержанта Вячеслава Антоновича Квитинского. Квитинский был артиллеристом, в начале войны попал в окружение, с такими же смельчаками, как сам, ушел в белорусские леса, участвовал в засадах на гитлеровцев, вступил в один из партизанских отрядов, а когда тот был разбит в бою, возглавил группу уцелевших бойцов и действовал самостоятельно.