Антон Кротков - Тайная война воздушного штрафбата

В следующий раз Хан действовал ещё грубее — попытался подрезать соперника и выбросить его с дороги в кювет. На Бориса словно налетел смерч, изрыгающий немецкие проклятия вперемешку с русским матом. Нефёдову даже пришлось оторвать левую руку от руля, чтобы прикрыть голову, на случай если немец решит пустить в ход кулаки. Во всяком случае, секунданты ничего не говорили перед поединком о каких-либо ограничениях. А то, что не запрещено, то фактически разрешается. На такой скорости даже секундная потеря контроля над двухколёсной машиной — фатальна. Если немцу удастся сбросить его с дороги, то подоспевшим на грузовичке секундантам придётся по частям собирать то, что останется от Нефёдова.

Можно было увернуться от противника, немного сбросив скорость. В воздушном бою Борис использовал подобный оборонительный манёвр неоднократно: ты немного поджимаешь газ, сидящий на хвосте противник проскакивает вперёд и оказывается у тебя на мушке. Но в данном случае нельзя было из тактических соображений даже на считаные секунды уступать противнику скоростное преимущество. Борис специально убрал пальцы с рычага тормоза, чтобы не подвергать себя соблазну. Он сгруппировался, ожидая удара, но в последний момент Хан отказался от намерения бортовать его, видимо опасаясь повредить собственный мотоцикл. А может, он только пробовал Нефёдова на характер.

Больше Хан не пытался угрожающе маневрировать, что на такой скорости было действительно смертельно опасно. Борис почувствовал, что психологически уже выиграл эту дуэль. Однако ещё предстояло сделать это технически, не сломав себе шею.

Теперь они летели «ноздря в ноздрю», заставляя в панике прижиматься к обочинам изредка попадающиеся на пути автомобили. Два мощных мотоциклетных мотора производили рёв, вполне сравнимый с грохотом идущего на посадку реактивного самолёта.

Всего через три минуты после старта перед мотоциклистами замаячила полоска леса — на скорости более двухсот пятидесяти километров в час они стремительно приближались к границе «алмазной мили». Борис сжал зубы и припал к мотоциклетному рулю. Стена деревьев приближалась с неимоверной скоростью. На такой скорости влететь в неё было всё равно что впечататься в бетонный отбойник.

Когда до «линии смерти» оставалось метров триста, будто пристёгнутый к Нефёдову короткой цепью неприятельский мотоцикл вдруг исчез. Борис оглянулся — Хан тормозил! Это была победа! Нефёдов тоже начал сбавлять скорость, но сразу понял: он в любом случае вылетит с шоссе прежде, чем остановит свою машину. Ситуация вынуждала как можно аккуратнее положить мотоцикл на бок. Борис едва успел убрать ногу с той стороны, на которую падал, и вскоре отделился от своей машины. Метров пятьдесят он скользил за своим байком, прикрыв голову руками. За свой успех он заплатил в нескольких местах счёсанной до крови кожей и многочисленными ушибами — на удивление низкая цена за победу в столь опасном поединке. Подъехавший Хан поздравил Нефёдова. Но вид у него был чрезвычайно подавленный. Голубые глаза немца словно подёрнулись ледяной коркой. Минут через пятнадцать подкатил грузовичок с секундантами. Авторитетный наёмник с понурым видом уже открыл рот, чтобы сообщить о своём проигрыше, но Борис опередил его, заявив, что они оба практически одновременно остановились у критической черты, а потому он согласен на примирение на паритетных условиях. Противники пожали руки.

Когда секунданты уехали, Хан благодарно взглянул на Бориса и сообщил:

— Хочу вернуть тебе свой подарок.

Он достал из кармана и протянул Борису хорошо знакомый тому серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетённых между собой латинских букв «B» и «N». Правда, изящная вещица явно побывала в серьёзной переделке: в нескольких местах на её корпусе имелись вмятины. Крышка оплавилась, но украшающий её миниатюрный герб в виде конной фигурки чёрного рыцаря на золотом поле треугольного щита почти не пострадал. В начале тридцатых годов в Липецке немецкий инструктор подарил этот портсигар в знак вечной дружбы и братства своему лучшему курсанту.

Немец с ироничным укором пояснил:

— Ты забыл это в 1943 году на ничейной земле в обгоревшем самолёте. А меня за него чуть свои же не отправили в гестапо.

Борис взял портсигар, что означало: взаимные обиды и претензии похоронены и они снова в одной связке, как когда-то в Липецкой авиашколе.

После этого Хан повёл своего нового лётчика к знакомому мастеру татуировок, чтобы тот согласно существующей здесь традиции сделал новому пилоту его подразделения наколку на правом плече в виде изготовившегося к прыжку тигра. Однако старого мастера на месте не оказалось, а его ученик похвастался посетителям, что великолепно умеет рисовать голых женщин. Он принялся показывать визитёрам фотографии своих работ, убеждая украсить себя обнажённой красоткой.

— К чёрту твоих баб! — прорычал Хан. — Давай рисуй, что тебе говорят…

Потом Хан отвёз Нефёдова в гостиницу для пилотов. По дороге он купил ящик кока-колы, несколько блоков сигарет, консервы, крупы, полкило сливочного масла, пять килограммов говядины, свежие яйца, овощи и фрукты. Всё это предназначалось Нефёдову, чтобы он смог забить холодильник в своём номере и дотянуть до первой зарплаты, не отправляясь в город на поиски съестного.

— Обедать будешь в столовой на аэродроме, — немец протянул Нефёдову пачку талонов, — а завтрак и ужин мы готовим себе сами. Один в городе лучше не ешь — могут отравить или швырнуть тебе под стул гранату.

Лётчики жили в отеле, построенном из коралловой извести. Великолепный особняк относился к «изящной эпохе», когда колониальные власти поддерживали в стране порядок и сюда даже приезжали туристы из Старого Света, которые останавливались в этом «Хилтоне». С тех пор гостиница лишилась своего имперского шика. Теперь она скорее выглядела карикатурой на былое великолепие. Тем не менее каждому постояльцу полагался отдельный снабжённый кондиционером номер с телевизором, санузлом.

То, что наёмники жили здесь как в осаждённом лагере, бросалось в глаза почти на каждом шагу. Вход в отель охраняли трое автоматчиков. Однако, по словам Макса, местные вояки были крайне ненадежны. Поэтому наёмники были готовы в случае чего самостоятельно позаботиться о себе. На такой случай в коридоре второго и третьего этажей гостиницы вдоль стен громоздились зелёные ящики с боеприпасами, а на лестничных площадках рядом с фикусами в кадках ожидали своего часа тяжёлые пулемёты на треногах. Для обороны же со стороны улицы имелись безоткатные орудия. Так что гостиница в любой момент могла стать крепостью. Правда, местные террористы совершали свои налёты столь дерзко и стремительно, что нередко в считаные минуты вырезали застигнутые врасплох гарнизоны до последнего человека и мгновенно растворялись в пространстве.