Сергей Михеенков - Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью

Рана уже затянулась, но еще гноилась. Запах гниющей плоти временами донимал Балька. Но это был свой запах. К нему он уже привык. Раненые быстро привыкают к своему состоянию. Особенно когда кругом такие же бедолаги, а то еще и похуже. Некоторым, конечно, досталось крепко. Бальку повезло. По крайней мере, все части тела целы.

Прошло еще две недели. Наступил сентябрь. И однажды Бальку сказали, что через несколько дней его выпишут.

И действительно, спустя два дня рядовой фузилерной роты Бальк, одетый уже не в больничную пижаму, а в полевую форму, стоял на площади, вымощенной серой брусчаткой. В нагрудном кармане кителя рядом с солдатской книжкой лежало отпускное свидетельство. Перед ним возвышалось здание железнодорожной станции. За плечами торчал ранец с кожаным верхом, в котором лежали солдатские принадлежности и несколько пакетов со свастикой. Пакеты Бальк получил сегодня утром после построения, когда их, выписанных из лазарета, кого обратно на фронт, а кого в двухнедельный отпуск на родину, торжественно поздравили с выздоровлением, напомнили о солдатском долге перед рейхом и фюрером. Когда речи утихли, красивые девушки, видимо, из штата госпитальной обслуги, вручили им всем подарки. Из пакетов приятно пахло. Позже Бальк внимательно изучил подарок от фюрера: в пакетах была колбаса, сыр, ветчина, несколько банок рыбных и мясных консервов. А еще — две пачки сигарет «Юно».

Возле сквера стоял наряд жандармов. Проходя мимо, Бальк отдал честь. Надменные дармоеды, тыловые крысы, подумал он. Но вступать в конфликт нельзя — все могло закончиться серьезной неприятностью. По дороге к вокзалу он наблюдал такую сцену. Двое отпускников, видимо хорошенько подвыпившие, фронтовики, потому что за их спинами торчали стволы карабинов K98k с потертыми прикладами, о чем-то спорили с жандармами. Те остановили солдат посреди дороги, проверяли документы, при этом задавали какие-то вопросы. И сами вопросы, и тот тон, каким они задавались, как видно, раздражали отпускников. Те все больше и больше распалялись. Дело явно шло к серьезному конфликту. Случись такое на передовой, где-нибудь в окопах на Десне или на Вытебети, уже давно вспыхнула бы драка. Но здесь, в тылу, эти проклятые шупо властвовали безраздельно. Жандармы громко спрашивали. Отпускники громко отвечали. Один из них с искаженным лицом вдруг начал выкрикивать оскорбления. И тогда старший патруля разорвал отпускное удостоверение и бросил под ноги кричавшего. Солдат мгновенно замолчал, побледнел, вытянулся, резко повернулся кругом и зашагал в сторону берега. Его товарищ, выхватив листок со своим удостоверением, которое, к счастью, уцелело, побежал следом. Видимо, они прибыли сюда на катере или пароме. Солдаты исчезли возле пирса и больше не возвращались.

Жандарм вдруг окликнул его, Балька, все это время с любопытством наблюдавшего эту сцену. Пришлось вытаскивать документы. Возвращая солдатскую книжку и лист с печатью, подтверждающий то, что он следует в двухнедельный отпуск в город Баденвайлер, где проживает его семья, и что срок отпуска заканчивается такого-то числа октября месяца 1943 года, он сказал:

— Вам следует постричься, шютце Бальк. Парикмахерская находится в двух шагах отсюда.

«Какая сволочь», — испуганно и растерянно думал Бальк Он шел в сторону вокзала и трясущимися руками запихивал в нагрудный карман френча документы. Сегодня на построении ему вручили долгожданный черный знак «За ранение» [4] В вермахте знак «За ранение» существовал в трех степенях: черный — за одно ранение; серебряный — за несколько ранений; золотой — за пять и более ранений, а также за увечье, которое привело к полной потере дееспособности или утрате «мужского достоинства». . Быть может, именно он и помог благополучно разминуться с жандармами. Во всяком случае шупо, рассматривавший документы, несколько раз скользнул взглядом по черному знаку.

В парикмахерскую Бальк не пошел. Не позднее завтрашнего дня он будет дома. А там у него есть прекрасный мастер — мама. Она всегда стригла его, с возрастом меняя прическу, делая ее сложнее и изысканнее. Папу она стригла тоже. По этому поводу была семейная шутка: «Своих баранов буду стричь сама!» Да и денег у Балька на парикмахера не оставалось. Он рассчитал все. Маме решил купить хороший подарок. Вообще-то отпускники с Восточного фронта подарки домой не покупали в магазинах, их везли из России в изобилии. Россия для германских солдат вот уже третий год была огромным магазином, полевым складом, где можно было взять все, что пожелаешь, выбрать то, что больше тебе подходит или может понравиться родственникам или девушке. Но так сложилось, что домой из России он ехал через лазарет. Ему не поменяли даже мундир. Прачки выстирали китель и бриджи, а потом хорошенько заштопали.

На перроне стояли солдаты. Курили, весело переговаривались. Судя по поношенной, но тщательно приведенной в порядок одежде, фронтовики. Видимо, тоже отпускники, подумал Бальк и невольно оглянулся: жандармы стояли все там же и не обращали на ожидавших поезда никакого внимания. «Был бы здесь унтер-фельдфебель Штарфе, — подумал он, — черта с два бы вы посмели с нами так разговаривать». Но в следующее мгновение он вдруг представил, что жандармы точно так же, как тех двоих, сошедших на берегу с какой-то посудины и на радостях выпивших в первой же забегаловке, остановили бы и их со Штарфе. И что бы сделал против них пулеметный расчет МГ-34? Пожалуй, ничего. Точно так же, как тот несчастный, Штарфе обматерил бы их, сделал правильный поворот кругом и, убитый внезапным несчастьем, зашагал бы назад, к пристани. Пока не отчалила посудина, которая доставит его назад, в свой полк, в свою роту, в свой взвод, где к тебе относятся по-товарищески и где из-за пары стаканчиков шнапса не будут рвать документы. Да, с этими откормленными кабанами можно разговаривать только в развернутом строю. Но там, в окопах, их нет. Ни одной жандармской бляхи за все время пребывания на передовой он не видел. Это называется: каждый на войне выполняет свою работу. Что и говорить, непыльная она у этих парней. Вон какие загривки отъели. Здесь не заболеешь малярией, не покроешься фурункулами. Тебя не станут пожирать оравы вшей и блох.

На всякий случай он повернул в сторону улицы, где находилась парикмахерская. Но, зайдя за первый же дом, перешел на другую сторону и, немного выждав, пристроился к группе солдат и провожающих их женщин, вернулся на перрон.

Как хорошо, что он едет домой!

Бальк закурил, хотя врач и запретил ему. Потому что разрывной пулей оказалось задето легкое. А это серьезно. Правда, не так, как ночная атака русских, пусть даже и без артподготовки, и ограниченными силами, но все же — атака, и именно на том участке, где твой Schpandeu, как ни крути, главное действующее лицо. Так что можно и покурить. Ему подарили целых две пачки «Юно»! По фронтовым меркам — целое состояние. Все-таки фюрер Великой Германии заботится о своих доблестных солдатах.