Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

В неотступном преследовании неприятеля прошел весь июль. 13 августа Конная армия с боем переправилась через Стырь и вышла на львовский плацдарм.

Около трех часов пополудни этого дня 11-я дивизия выходила на шоссе Броды — Львов, пролегавшее в сплошном сосновом лесу.

Начдив Морозов и Бахтуров стояли на пригорке подле дороги и поджидали подхода первой бригады. У подножья холма ординарец начдива Абрам, детина — косая сажень в плечах, проваживал лошадей.

В лесу было тихо. Только со стороны Львова изредка доносились глухие удары пушечных выстрелов.

Лошади пофыркивали, чутко прислушивались и били хвостами по подтянутым бокам, отгоняя надоедливых мух.

В глубине леса закуковала кукушка. Морозов послушала недовольно поморщился.

— Ишь ты, как мало! — сказал он вполголоса.

Улыбка тронула твердые губы Бахтурова.

— Да ты, никак, загадал, Федор Максимыч? — спросил" он, улыбаясь.

Морозов смущенно потеребил короткие усики.

— Ну что ты! — Он помолчал и тихо добавил: — Мальчишкой, верно, загадывал…

По дороге ехали рысью два всадника. В переднем, молодом, как-то особенно аккуратно подтянутом, Морозов узнал Литунова — начальника 4-й кавалерийской дивизии. Их связывала крепкая дружба еще с партизанского отряда Буденного, и теперь он смотрел на товарища с доброжелательным выражением на сильно похудевшем загорелом лице.

— Здравия желаем, товарищ Морозов! — бодро поздоровался Литунов, останавливая лошадь и подавая руку Морозову. — Здравствуй, товарищ Бахтуров! Вы чего тут, товарищи?

— Дивизию ждем. А ты откуда?

— У начальства был. Чай с сахаром пил. Малость попало. Трибуналом грозились, — отвечал Литунов, показывая в улыбке ровные белые зубы.

— За что?

— За Маслака, за черта. Опять напроказил.

— А он, Маслак, добром не кончит — сказал Бахтуров, не зная еще, что слова его будут пророческими.

— Я тоже так думаю, — согласился Литунов. — Ну ладно, друзья. Прощайте. Спешу!.. — Литунов пустил лошадь вскачь по мягкой обочине.

— Гляди, — сказал Морозов, — первая бригада подходит.

У поворота дороги замелькал красный значок. Послышалась песня. Звонкий тенорок запевалы, тщательно выговаривая каждое слово, звенел над рядами:

Поехал казак на чужбину далеку

На верном коне на своем боевом…

Он свою родину навеки покинул,

Ему не вернуться в отеческий дом, —

подхватил головной эскадрон последние слова, и песня с присвистом покатилась по лесу.

Колонна приближалась. Впереди ехал комбриг Колпаков — широколицый человек со светлыми щетинистыми усами. Увидев Морозова, он подъехал к нему.

— Значит, так, — сказал Морозов, постукивая плетью по голенищу. — Первой бригаде в резерв. Встанешь в Ксенж-Вельки на дневку.

Колпаков не без удовольствия поднял руку к фуражке.

— Хорошо. А то кони подбились, Федор Максимыч. Мне остаться?

— Не надо. Веди бригаду. Полки я посмотрю… А песни, между прочим, отставить.

Колпаков махнул песенникам и размашистой рысью пустился в голову колонны.

Мимо начдива потянулась первая бригада. Под Бродами она понесла сильный урон, и эскадроны недосчитывали многих бойцов. Морозов, знавший в лицо почти всех ветеранов, хмуря брови, поглядывал на суровые запыленные лица, мысленно отмечал потери…

Замыкая бригаду, шла батарея. Ее вел Гобар. Он ехал по обочине дороги и что-то говорил Калошке, указывая на коренной вынос второго орудия.

— Гобар! — позвал Морозов. — Езжай сюда!

Гобар подъехал к начдиву и слез с лошади.

— Как у тебя со снарядами? — спросил Морозов, пытливо глядя на него.

— Половина боекомплекта, товарищ начдив. Одним словом, неважно.

— Смотри, береги! — Морозов кивнул в сторону Львова, откуда доносились басистые звуки тяжелых орудий. — Слышишь, с чем драться придется?.. Ну ладно, езжай… Постой, а это что у тебя? — Морозов недоуменно смотрел на сапоги командира с огромными трехгранными шпорами.

Чувствуя на себе насмешливый взгляд, Гобар смущенно пожал плечами.

— Я свои поломал, товарищ начдив, а эти ребята под Радзвиллами в замке с рыцаря сняли.

— Вот как! — сказал Бахтуров, усмехнувшись. — Шпоры знаменитые. В Палестине, наверно, бывали.

Гобар, улыбаясь, взглянул на Бахтурова.

— Что же делать, товарищ комиссар! Других ведь нет.

— Ну, ну, носи, — сказал Морозов. — Только смотри коня не покалечь.

— Разрешите ехать, товарищ начдив?

— Езжай.

Гобар занес ногу, стараясь не зацепить колючей шпорой круп лошади, и, опустившись в седло, поскакал к батарее.

— Толковый командир, — глядя ему вслед, проговорил Бахтуров.

— Командир хороший, — подтвердил Морозов уверенно. — Правду сказать, Павел Васильевич, когда стали прибывать к нам эти красные офицеры, я на них не очень надеялся. А вышло обратно. Гляди, как дело поставили. Толковый народ!

— Смена наша, — заметил Бахтуров.

Морозов вынул кисет и не спеша свернул цигарку.

— Ну, поехали, Павел Васильевич.

Морозов стал спускаться с пригорка. Но не успел он ступить двух шагов, как из чащи леса прогремел выстрел, и черная папаха начдива, взметнувшись птицей, упала в траву. Морозов рывком повернулся. Вторая пуля скользнула по его крутому виску.

— Пригнись! — крикнул Бахтуров.

Он схватил Морозова за плечи и увлек его под пригорок.

Неподалеку, в кустах, перебросив через плечо карабин, Гуро торопливо садился в седло.

Абрам, пригнувшись, бегом подвел лошадей.

Морозов разобрал поводья и огляделся. Широкое шоссе, уходившее в глубину леса, было пустынно. Кругом стояла тишина. Только со стороны Львова по-прежнему слышался гул канонады: шедшие впереди 4-я и 6-я дивизии вступили в бой с неприятелем…

Послушать бойцов набилась полная хата народу. Харламов сидел за столом среди стариков и при свете коптилки читал вслух газету. Кузьмич примостился рядом с ним на лавке у открытого окна — они читали по очереди — и молча поглядывал поверх очков на собравшихся.

— Так вот, товарищи крестьяне, тут очень даже ясно написано, — сказал Харламов, прерывая чтение и прикурив от коптилки. — Слушайте!

И он вновь начал читать:

— «Рабочий и работница, крестьянин и крестьянка должны понять и почувствовать, что война с Польшей есть их война, что это война за независимость социалистической России, за ее союз с социалистической Польшей…»

Вот, стало быть, как! Понимаете? — спросил Харламов, оглядывая сидевших против него стариков.

— Чудно. Кхм… — сказал старик в латаной свитке. — Как это так понимать? Война и, обратно сказать, союз? Давай объясни эту политику.

— Я, товарищи крестьяне, сам-то хорошо это понимаю, — сказал Харламов, отирая вдруг взмокший лоб и бросив быстрый взгляд на лекпома, словно прося у него поддержки. — Ну, хорошо, постараюсь зараз вам объяснить. Тут, стало быть, так. Кто в Польше у власти стоит? Ну?