Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— Тише! Чего шумите, ребята? — раздался со стороны суровый начальственный голос.

— Вот он, старший, — сказал Митька Лопатин. Девушка оглянулась. С крыльца, звякая шпорами, спускался пожилой человек саженного роста.

— Так бы и говорил, шляпа! — сердито сказала она.

— От шляпы слышу.

— Кто тут шумит? — спросил Ступак, подходя. Митька презрительно повел плечами:

— А вот какая-то ворона с пакетом приехала.

— Я и то слыхал, что вы уж познакомились, — усмехнулся Ступак. Он подошел к девушке и сверху вниз взглянул на нее. — Маринка?! Откуда ты взялась?! — спросил он обрадованно.

— Ой, товарищ взводный! — Маринка всплеснула руками, обнажая ровные белые зубы. — А я вас с усами и не узнала. То-то вы изменились!

— Ты где сейчас служишь? — спросил Ступак.

— В одиннадцатой дивизии.

— А к нам зачем приехала?

— Пакет привезла.

— Срочный?

— Ну, что вы! Стала бы я тогда с этим стрюком [20] Стрюк — незадачливый кавалер (шахтерское словечко). растабаривать, — кивнула она на Митьку, который при этом слове весь насторожился и подвинулся к ней. — Сведения из санитарной части привезла. — Маринка пошарила за пазухой и, подавая взводному пакет, сказала: — Нате вот, передайте дежурному.

— А как ты от Жлобы в одиннадцатую попала? — спросил Ступак, пряча пакет в карман полушубка.

— Из госпиталя. Теперь всех кавалеристов из госпиталей в одиннадцатую направляют. У нас народу не хватает… Слушайте, взводный, переходите к нам! У нас ребята хорошие.

— А разве у нас плохие? Не-ет… Да и дивизия ваша молодая.

— Молодая! А разве под Касторной мы себя не показали? Ого! Станцию захватили, Улагая разбили! Сам начдив Матузенко сказал, что теперь мы буденновцы… Верно, переходите! Состав у нас хороший. Много наших, донбассовских…

Митька сделал быстрое движение к девушке и в упор взглянул на нее.

Маринка смерила его уничтожающим взглядом и, сердито шевельнув бровью, спросила:

— Ну, чего вытаращился?

— Так ты, значит, копченка [21] Копченка — девушка, работающая в шахте. ? — Митька, не моргая, смотрел на нее.

— С Макеевки.

— Ну?.. А я с Никитовки… Так мы с тобой земляки?

— Всю жизнь мечтала заиметь земляка, — сказала Маринка.

— Постой, постой! — заговорил Митька, вдруг помрачнев. — Как, ты говорила, твое фамилие? Ворона? Брешешь, товарищ боец! — произнес он с ударением. — Я ваших, макеевских, вот как знаю! Нет такой фамилии в вашем поселке.

Ступак рассмеялся.

— А откуда ты взял, Лопатин, что ее фамилия Ворона?

— Она сама говорила.

— Белоконь — ее фамилия.

— Семена Назаровича дочка? — быстро спросил Митька, весь просияв.

— Ага! А разве ты знал его? — живо спросила Маринка.

— Как же такого человека не знать! — ахнул Митька. — На весь Донбасс штегерь был… Все знают. Прошлый год немцы его расстреляли.

— И до чего, ребята, вы друг на дружку похожи! — насмешливо заметил Ступак, переводя взгляд с Маринки на Митьку. — Ну, прямо родные брат, и сестра!

Девушка внимательно посмотрела на засеянное веснушками скуластое Митькино лицо. Уголки губ ее дрогнули.

— А тебя как зовут-то? — спросила она.

— Меня? Митькой… Дмитрием, — твердо поправился он, перехватив взгляд ее черных насмешливых глаз.

— Ну ладно, — помолчав, сказала она. — Я заболталась, а мне еще нужно по делу. Бывайте здоровы, гуляйте до нас!

Она ловко вскочила в седло, приветственно махнула рукой и, поднимая за собой снежную пыль, помчалась по улице.

— Ишь черноглазая! А? — качнув головой и глядя ей вслед, сказал Митька. — Лихая, видать, девка-то!

— И бойцу не уступит, — заметил Ступак. — Мы с ней прошлый год вместе в колесовской бригаде служили. Наши ребята очень даже уважали ее. Да что говорить! И хороша и строга.

— Н-но-о?

— А ты что думал? Она и плеть-то для этого дела возит с собой. Всякие ведь люди бывают…

Проскакав площадь, Маринка свернула на знакомую уже ей пустынную улицу и поехала шагом вдоль занесенных снегом маленьких домиков. Короткий день кончался. Воздух синел. В степи под серым пологом снеговых туч горела розовая полоска заката.

Маринка ехала в глубоком раздумье. С ее загорелого лица не сходила улыбка. «Славный парень, — отвечая на свою мысль, вслух подумала девушка. — Митя, Дмитрий! Хорошее имя…» Она нагнулась и потрепала лошадь по упитанной шее. Кобыла шумно вздохнула, вильнув хвостом, прибавила шагу.

В просторной комнате было тепло и уютно. На столе, фыркая паром, шумно кипел самовар. Федя, сняв крышечку с небольшого белого чайника, заваривал чай.

Буденный сидел с краю стола и старательно чистил разобранный маузер.

Сквозь приоткрытую дверь доносился вкусный запах свежеиспеченного хлеба. На стене между окнами отчетливо тикали ходики.

— Семен Михайлович! — сказал Федя.

— Ну?

— Тут Дерна заходил. Хотел с вами проститься. Он на курсы едет в Петроград.

— Знаю. Что же ты мне не сказал?

— Спали. Пожалел будить.

— Напрасно… — Буденный с укоризненным видом покачал головой.

— Уж больно у нас хозяйка хорошая, — вспомнил Федя.

— А что?

— Молодая да ласковая. Глядите, каких пирогов напекла. «Это, — говорит, — специально для товарища командира».

— Ну что же, хорошо.

— Я, между прочим, тоже ей внимание оказал.

— Что? — Буденный поднял голову. Его широкие черные брови чуть дрогнули. Он внимательно посмотрел на ординарца.

— Дров вот наколол, дверь у сарая поправил, — сказал Федя.

— А-а… Ну-ну… Это хорошо. Хозяевам помогать надо…

Федя погляделся в ярко начищенный самовар, обеими руками пригладил торчавшие волосы и вышел в соседнюю комнату.

Пошептавшись о чем-то с хозяйкой, он принес и поставил на стол кринку топленого молока с коричневой поджаристой пенкой.

— Семен Михайлович, пожалуйте кушать, — пригласил он, ловко вскрывая банку с консервами.

— Сейчас. — Буденный макнул навернутую на шомпол тряпочку в банку с ружейным маслом и осторожно, чтобы не капнуть на френч, смазал ствол пистолета. — Ну, вот и готово.

Вдруг он поднял голову и прислушался. По крыльцу кто-то взбежал, стуча сапогами; потом послышались шаги ближе, и в комнату, не спросясь, вошел Зотов.

— Разрешите, товарищ комкор?

— Что такое?

— Вас к прямому проводу.

— Кто?

— Командующий фронтом…

Буденный быстрыми, ловкими движениями собрал маузер, сунул его в кобуру и в сопровождении Зотова вышел на улицу.

В помещении полевого штаба сухо пощелкивал телеграфный аппарат. Зотов следил за бежавшей из-под ролика узенькой лентой, в то время как телеграфист, изредка взглядывая на Буденного, продолжал читать вслух:

— «… Ваш корпус переименован в Конную армию. Командарм — вы, члены Реввоенсовета — Ворошилов и Щаденко… Реввоенсовет Южфронта приветствует образование первой в истории Конной армии во главе с героем красной конницы товарищем Буденным и могучими борцами за рабочий класс товарищами Ворошиловым и Щаденко… Ожидаю занятия Старого Оскола, а за ним и дальнейшего успеха…»