Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— Ребята, гляди, одиннадцатая-то женихами какими! — крикнул румяный пулеметчик, оставив свой граммофон и выбираясь вперед.

Теперь внимание всех обратилось на 11-ю дивизию, которая, бряцая оружием, проходила на рысях по боковой улице. Всадники все, как один, были в красных штанах, зеленых шинелях и шлемах. На пиках трепетали багряные язычки флюгеров.

Следом за эскадронными показались отставшие тачанки. Ездовые, широко раскинув руки, тряхнули вожжами, и четверки белых, как лебеди, лошадей, согнув шеи, распустив но ветру хвосты и играя ногами, подхватили размашистой рысью.

Последним нагонял колонну трубач. По тому, как он, чуть сутулясь, ловко держался в седле, сливаясь своей небольшой костистой фигурой в одно целое с быстро Скачущей лошадью, по всей его глубокой, небрежно-молодецкой посадке опытному глазу было видно, что этот. человек «ели и не всю жизнь, но добрых три десятка ездит в седле.

— Климов! Климов! Трубу потерял! — крикнул из спешенных рядов 4-й дивизии чей-то молодой насмешливый голос.

Трубач гневно буркнул:

— Гляди, сачок, голову не потеряй!

Сильно пришпорив лошадь, он пустился карьером к своему эскадрону.

— Фу, насилу догнал! — проговорил он сиплым голосом, пристраиваясь к толстому и важному на вид человеку с пышными усами и баками. — Добрейшее утро, Федор Кузьмич!

— Отдежурились, Василий Прокопыч? — спросил лекпом, важно кивнув головой.

— Да вот только сменился.

— Та-ак… Ну, какие новости в штабе полка?

— Красные офицеры приехали. Три человека.

— Знаю. Вот один у нас едет, — показал Кузьмич в голову эскадрона, где ехал Вихров.

Колонна шагом спускалась по пологому склону улицы.

Впереди, за кривыми кварталами небольших домиков, открывался ипподром с видневшимися на нем квадратами уже выстроенных войск. Народ входил вместе с полками и занимал трибуны. В напоенном солнцем весеннем воздухе разливались протяжные, нараспев команды. Поднявшийся ветерок трепетал в распущенных знаменах. Народ все прибывал, шумными потоками заливая свободное поле. Подъезжали подводы, груженные бочками с пивом — подарком ростовских рабочих бойцам Конной армии. Мальчишки выискивали места получше и бесстрашно пролезали между ног лошадей.

— А ну, сачки, метись отсюда! — замахиваясь плетью и вращая притворно страшными глазами, крикнул Климов. — Стопчут вас кони, а мы отвечай!

Но исполнить подобный приказ было почти невозможно, потому что начиналась самая интересная часть зрелища. Мальчишки с деланно-равнодушным видом отходили назад, но тут же, переговариваясь и подталкивая друг друга, вновь подступали под самые хвосты лошадей.

Вихрову, стоявшему впереди взвода, хорошо было видно и слышно, как начдив 11-й кавалерийской Морозов, худощавый человек лет сорока, откинувшись в седле, протяжно скомандовал:

— Сми-иррно! Шашки вон, пики в ру-ку! — И отчетливо оборвал: — Товарищи командиры!

Команда, подхваченная на разные голоса полковыми и эскадронными командирами, покатилась вдоль фронта и смолкла.

В наступившей на миг тишине послышался далекий конский топот. Со стороны станции, здороваясь с полками, широким галопом скакало несколько всадников. Вихров увидел, как стоявшие на фланге трубачи одновременно взмахнули сверкнувшими трубами, и в ту же минуту над головами людей понеслись ликующие звуки встречного марша. Всадники приближались. Вихров уже хорошо видел их лица. Один из них, с пышными усами, был в тонко перехваченной серебряным пояском черной черкеске с блестящими газырями, между которыми полыхал на груди алый бешмет, другой, полный, был во френче и защитной фуражке.

— Ур-р-ра-а! Ур-р-ра-а! — закричали в рядах. Буденный и Ворошилов в сопровождении ординарцев промчались к левому флангу и, придержав лошадей, рысью выехали перед серединой дивизии.

Морозов подал команду. Полки построились четырехугольником.

Буденный поднял руку и высоким молодым голосом бросил в ряды несколько слов. Но набежавший ветер унес слова, и стоявший во второй шеренге Митька Лопатин ничего не расслышал.

— О чем это он? — шепотом спросил Митька стоявшего рядом Леонова.

— Тш-ш! — шикнул Леонов. — О победах говорит. Панов бить идем.

Буденный кончил свою короткую речь — он не любил говорить долго — и под восторженные крики бойцов подъехал к Ворошилову. Было видно, как он, чуть улыбаясь, что-то говорил Ворошилову и как Ворошилов, тоже улыбаясь, утвердительно кивал головой. Подобрав поводья, Ворошилов повернулся к рядам. Его рыжая лошадь в белых чулках, высоко вскидывая ногу, била землю копытом.

Ворошилов поправил фуражку, привстал на стременах и оглядел долгим взглядом смуглые обветренные лица бойцов.

— Товарищи бойцы, командиры и политработники! — зазвучал его густой отчетливый голос. — Новая опасность нависла над нашей страной…

Митька Лопатин жадно ловил каждое его слово. Слова эти настораживали, порождали тревогу. «Ишь ты! — думал Митька. — Паны задавить нас захотели. Вместе с Антантой походом идут». Антанта представлялась ему страшным чудовищем, многоголовой гидрой, которую он не один раз видел на плакатах и страницах газет.

— Мы идем не против польских рабочих и крестьян, — говорил Ворошилов. — Антанта, на содержании которой была северная, восточная и южная контрреволюция, убедилась, что ее карта бита, и перекинулась на запад, чтобы оттуда нанести удар по Советской России. Антанта подрядила на это польских панов. Она приказывает им не отзываться на мирные предложения Советского правительства… Мы стремимся к миру, но если белогвардейцы этому мешают, то у нас есть для них одно средство — оружие…

Ворошилов говорил, и в ответ на его полные гнева слова в душах бойцов поднималась волна ненависти к врагу, крепла уверенность в своей силе и мощи. Чувство это росло, отражалось в широко раскрытых блестящих глазах и, наконец, прорвалось. Неистовое и грозное «ура», как ураган, пронеслось из конца в конец ипподрома, ударилось в трибуны и, подхваченное тысячами голосов, покатилось по полю.

— Ур-ра-а! Даешь Варшаву!.. Ур-ра! — закричал Митька Лопатин и только теперь почувствовал, что рука его до боли сжимала эфес наполовину вынутой шашки.

Он огляделся: и справа и слева поднимался целый лес рук с блестевшими в лучах солнца клинками.

Впереди на разные голоса что-то командовали. Полки перестраивались и, проходя торжественным маршем, покидали ипподром.

Конная армия, взяв направление на Матвеев курган, двинулась в далекий поход.

Шел второй день похода.

Придерживая рвавшую повод горячую гнедую кобылу, Тюрин ехал впереди своего взвода. Все вокруг веселило и радовало его: и лежавшая по сторонам дороги ярко-зеленая степь, и пригревавшее по-весеннему ясное солнце, и веселое чириканье птиц, и ястребы, парившие в бездонно-голубом куполе неба.