Александр Листовский - Конармия [Часть первая]

— Нет, только наш полк. Третий день стоим. Отдыхаем.

— А кто у вас комиссаром?

— Товарищ Ушаков.

— Ушаков? Каков он собой?

— Небольшой такой, плечистый.

Каштанов ласково выругался.

— Знакомый, что ль? — добродушно усмехнулся Митька.

— Какой знакомый. Если тот самый, то друг… Где он сейчас?

— На квартире, должно быть. Вон второй дом направо от церкви, — показал Митька.

— Ну, товарищ, спасибо… Да, о самом главном забыл. Вы что, всю деревню занимаете?

— Нет, верх свободный… Ну, покуда, товарищ… Я, извиняюсь, дневалю. — Митька приятельски кивнул Каштанову и пошел на свою лавочку.

«Смотри, сколько много народу приехало!» — думал он, вновь расположившись на лавочке подле крыльца и поглядывая на проходивший мимо обоз.

Вблизи послышались шаги.

По улице шел боец Марко Сюсявый, прозванный так за то, что говорил, словно плевался. Он подошел к Митьке и, поздоровавшись, присел с края на лавочку.

— Что, дневалишь? — спросил он, помолчав.

— Ага, — кивнул Митька.

Сюсявый вынул из кармана кусок пирога, отломил половину и протянул Митьке,

— Хочешь?

— Нет. Только поел.

Из-под крыльца, загребая толстыми лапами, выполз на брюхе щенок. Виляя хвостом, он подошел к Сюсявому и большими глупыми глазами умильно уставился на пирог.

Лопатин потянулся и ласково погладил щенка по шишкастой голове. Тот, слабо повизгивая, ткнулся мокрым носом в сапог Сюсявого и тронул его лапой.

— Что, жрать хочешь? — спросил Сюсявый-насмешливо. — Только пирогами и кормить вашего брата. Уйди, шалава! Ну? Кому говорю?! — Он замахнулся.

Щенок отскочил, склонив голову набок, поставил ухо торчком.

— Товарищ Лопатин, — заговорил Сюсявый, с хрустом пережевывая кусок пирога. — Я имею тебе один вопрос задать.

— Ну?

— Чего это ребята в партию записываются? Давать, что ль, там будут чего?

— Кому?

— Ну, тем, которые партейные.

— А ты чего интересуешься?

— Хочу себе записаться.

— Не примут, — сказал Митька с твердой уверенностью.

— Почему? — спросил Сюсявый, моргнув белыми, как у мокрицы, ресницами.

— Да так, не примут — и все.

— Нет ты все же скажи: почему твое такое мнение?

Ты пример дай.

Митька пристально посмотрел на него.

— Ком-да Гришин у мужика мед забрал, ты чего сделал? — спросил он, прищурившись.

— Как что? Заявил!

— А раньше?

— Что раньше?

— Ты же сам Гришина на это дело толкнул. Думаешь, мы не знаем? Ты чего ему сказал? Давай, мол, бери. А сам побежал к командиру. Это вместо того, чтоб товарища от плохого остеречь. Выходит, что ты самый что нм на есть провокатор. А разве такие вредные люди партии нужны?.. Ты знаешь, что такое есть партийный товарищ? — Митька помолчал, сердито сдвинув тонкие брови. — Партийный товарищ должен быть чистым, жак стекло, чтоб его насквозь видать было, каков он есть человек… Завидовать товарищу не должен — это раз! — Митька загнул палец. — Товарищу помогать, не задаваться. Наистрожайше партийную линию проводить… Да мало ли чего… А ты товарища подсидел, а сам в партию ловчишься? Нет, друг, этот номер ваш старый. Не выйдет.

— Подумаешь! Всего раз и ошибся. Что я, буржуй?

— Это неважно, кто ты такой, раз ты жулик и шибко вредный человек.

Митька потащил из кармана кисет с махоркой и в сильном волнении стал крутись козью ножку.

Щенок, набравшись храбрости, вновь подошел и, нюхая воздух, потянулся к остаткам пирога.

— Уйди, постылый! — крикнул Сюсявый.

Он с силой ударил ногой под брюхо щенка. Тот отлетел в сторону, поджал хвост и, громко скуля, полез под крыльцо.

— Зачем ударил? — Митька встал со скамейки. — Зачем животное бьешь?!

Они, тяжело дыша, стояли один против другого, как петухи, готовые пустить в ход кулаки.

— Эй, Донбасс! Давай на-гора! Смена пришла! — послышался позади знакомый голос Назарова. — Вы что, ребята, не поделили чего? — спросил он, подходя и усмехаясь.

— Нет, так, — сказал Митька, глядя вслед Сюсявому, который, озираясь через плечо, быстро шел по улице.

— Ну, значица, я заступил, — заявил Назаров.

Он присел на лавочку. — Иди отдыхай.

— Отдохну потом, — сказал Митька Лопатин. — Надо к лекпому зайти, а потом пойти искупаться.

Ушаков сидел за столом в небольшой чистой хате и, чуть шевеля губами, писал донесение в подив. Карандаш быстро бегал по бумаге…

«Считаю совершенно необходимым отметиь исключительно высокий боевой дух бойцов. Несмотря на потери от аэропланных бомб и тяжелой артиллерии, красноармейцы рвутся в бой. Имел место случай…»

В дверь сильно постучали.

— Войдите! — оглядываясь, сказал Ушаков. Вдруг брови его поднялись, лицо просияло. — Васька?! Каштанов?! Каким ветром тебя занесло? — воскликнул он, поднимаясь навстречу товарищу.

— Не ветром, а вихрем революции, Павел Степаныч, — улыбаясь, ответил Каштанов.

Он подошел к Ушакову. Друзья крепко расцеловались.

— Вот дела! Ну прямо как с неба упал! — весело говорил Ушаков, обнимая товарища. — Ну, как ты? Как там наши ребята?

— Я ничего… А Гусев как в семнадцатом ушел в Красную гвардию, так с тех пор не слыхать.

— Ну, а Савельев?

— В Царицыне в губкоме работает, если еще на фронт не ушел.

— Так… А Панов где?

Каштанов поморщился, махнул рукой.

— Этот не выдержал, хлипкий оказался. Наверное, теперь зажигалками торгует, как говорится… А ты все воюешь?

— Воюю. Сам видишь, куда забрались.

— Забрались далеко… Ну что ж, это хорошая наука панам. Не мы первые в драку полезли, вперед будут умнее…

Ушаков вплотную подвинулся к Каштанову, дружески положил руки на его плечи.

— А я прямо не верю, что вижу тебя… Ведь как давно не встречались!

— Да, скоро три года, — прикинув в уме, ответил Каштанов. — Эко время летит, а как будто только вчера…

— Ну как там, в тылу? Что нового слышно? — спросил Ушаков.

Каштанов покачал головой.

— Ого, брат! Ты бы посмотрел, что в тылу творится. Весь народ поднялся.

— Позволь, Вася, а ты сам куда едешь?

— Я не один, Павел Степаныч. Со мной почти две сотни, людей. Едем к вам, в Конную армию. Меня избрали, за старшего, потому что я прошел всю германскую.

— Вот это толково! — сказал Ушаков. — Нам партийные работники очень нужны. Убыль в политсоставе очень большая. В эскадронах почти нет военкомов… Ну, ты садись давай. Есть хочешь?

— Нет, я, как зайти, пообедал.

— Зря… Да, Вася, я все забываю спросить: ты где работал?

— Последние два года на Путиловском. Секретарем, — сказал Каштанов, присаживаясь.

— На Путиловском? — с неожиданной радостью переспросил Ушаков. — Так у нас же есть ваш пути-ловский.

— Кто?

— Гобаренко. Знаешь? Мы его у Махно отбили. Каштанов с сомнением покачал головой.

— Гобаренко?.. Не было у нас такого, Павел Степаныч… Постой, ты не путаешь? Может, Гобар?.. Гобар У нас действительно был. Я хорошо знаю его. Он еще с весны уехал на Украину за хлебом. С ним было шесть человек. И как в воду канул. Ни слуху ни духу… Постой, что ты так побледнел?