Александр Листовский - Конармия [Часть первая]

— Ой, мамыньки, жалость-то какая! Ведь совсем еще мальчишка был! — вскрикнула Дуська. — Лет двенадцать… Как же его убили-то?

— В разведке… Лошадь его, Пуля, говорят, второй день не ест ничего, — стал рассказывать Митька. — У них между собой большая дружба была. Раз ехал с водопоя и пустил ее во весь карьер. Как подхватила! А тут из подворотни собака. Она как шарахнется! Васька упал. Лежит, глаза закрыл, а сам думает, что теперь будет Пуля делать. Верно, шибко ушибся, но ничего, виду не показывает. Вдруг слышит, копыта застучали. Это, значит, кобыла вернулась. Подбегает и давай его носом толкать, а сама ржет, ржет, да так жалобно! Ну, Васька не выдержал и заплакал.

— А чего он заплакал-то? — удивилась Дуська.

— Как чего? Жаль стало кобылу, что она над ним так убивается.

— Значит, верно, что лошадям знакомы чувства радости, благодарности и любви, — тихо заметила Сашенька.

— А как же! — подхватил Митька. — Когда Харламова было убили, так конь никого чужого не допускал до него.

Они помолчали.

— И когда этой войне конец?! — с сердцем проговорила Дуська. — Сколько народу побили!

— Теперь недолго ждать, — сказал Митька. — Да и в газете пишут, что скоро конец войне. — Он достал из кармана сложенную вчетверо газету. — Только уж шибко непонятно пишут некоторые наши товарищи. Как будто и русским языком, а не по-русски. Гляди, Саша, сколько я этих слов подчеркнул. Вот, к примеру, «эрудиция», — прочел он. — Что это такое?

— Ерундиция — значит ерунда, — быстро брякнула Дуська.

Митька с усмешкой посмотрел на нее.

— Ошибаетесь, Авдотья Семеновна. Это слово совершенно другое обозначает. Как твое мнение, Саша?

— Эрудиция — значит ученость, опыт. Например, говорят так: человек большой эрудиции — следовательно, человек большой учености, опыта, — пояснила Сашенька.

— Так. Понятно, — сказал Митька.

Он вынул из кармана записную книжку и что-то записал.

— Вот еще! — сказал он, убирая книжечку в карман. — Эмансипация. А это что такое?

— Эмансипация?.. Постой, постой! — наморщив лоб, Сашенька задумалась. — Нет, сама не знаю, — просто сказала она.

— Ну вот, даже ты не знаешь, а все-таки образованная, — с досадой сказал Митька. — Как же такие статейки, читать нашему брату?.. Неужели все это нельзя по-русски сказать? А? Саша?

— Конечно, можно. Русский язык самый богатый.

— Так зачем же пишут так? Ведь мы же русские люди! Или вот еще я человека одного слушал, на станции выступал. Ну, ничего не поймешь! Сыплет такими словечками…

— Может, он сам не понимал, что говорил? — сказала Маринка.

— И что за моду взяли! — вспылила Дуська. — Наберутся всяких слов — и вот, мол, какие мы ученые. Вот и наш Кузьмич, глядя на них, под старость умом рехнулся. Тоже стал не по-нашему выражаться. Даве прихожу до него мази взять, а он спит. Я давай его будить, а он как заорет! Постой, как-то он по-чудному. Нуте-ка… Да… «Не будируйте меня». Я аж покачнулась! Ну, сказал бы попросту: «Не буди». Я б повернулась и пошла. А то «не будируйте»…

— Товарищи, глядите… — сказала Маринка, поднимаясь и показывая на ту сторону пруда.

Там было видно, как купавшиеся красноармейцы выбегали на берег, быстро одевались и бежали в село. Оттуда доносились дрожащие звуки сигнальной трубы.

— Сбор, — сказал Митька. — А ну, бежим, девушки!..

Обогнув пруд и поднявшись по косогору, они, запыхавшись, вбежали в село. Тут уже все находилось в движении. По улице сплошной колонной шла конница. Постукивая колесами, проезжали тачанки, орудия, санитарные линейки и обозные фуры. Крупной рысью ехали сотни две всадников в лохматых бурках с развевающимися за спиной башлыками.

— Так это же котовцы! — сказал Митька, разгоревшимися глазами глядя на проезжавших. — Глядите, вон сам Котовский едет. Я его знаю.

— Где? Который?

— А вон в красной фуражке. Видите? На рыжем коне, — показывал Митька.

Посреди улицы ехал плечистый всадник с крупным, бритым, красивым лицом. Позади Котовского боец в кубанке вез на пике значок. Несколько поодаль ехали трубачи на белых лошадях, а позади них в облаке пыли тянулась колонна.

— Саша, гляди, кто едет, — сказала Маринка.

— Где? — «живо спросила Сашенька.

Но, проследив взгляд Маринки, она сама увидела Вих-рова, который, выехав из переулка на той стороне улицы и приветливо махая им рукой, пропускал проходившую мимо колонну. Дождавшись интервала между эскадронами, он пришпорил лошадь и подскакал к ним.

— Что за часть, товарищ Лопатин? — спросил оя, поздоровавшись и показывая на проезжавших мимо всадников.

— Бригада Котовского, — сказал Митька с радостным вживлением. — Ну как съездили, товарищ командир? — спросил он, подступая поближе к Вихрову и берясь рукой за стремя.

— Ничего.

— А я письмо от братишки получил, — весело блестя карими глазами, доверчиво заявил Митька. — Комиссар Ушаков ему гостинцев послал.

— Ну? — искренне обрадовался Вихров. — Вот это хорошо… А знаешь, я был почему-то уверен, что Ушаков так и сделает.

Он спешился, дал Митьке подержать свою лошадь и подошел к Сашеньке.

— Наконец-то ты приехал, Алеша, — заговорила она. — Чего я только не передумала за эти два дня! Ведь, говорят, банды кругом. Я так боялась за тебя… А Ильвачев где?

— Поехал доложить комиссару.

— Ну, как ваши успехи?

— Хорошо… Только уж больно народ забитый. Сначала все чего-то боялись. Видно, здорово их тут притесняли… В общем, мы с Ильвачевым переизбрали местную власть, а то у них войтом [34] Войт — староста. мельник сидел. Ну, а взгляды у него, знаешь, какие. Да и приспешников у него там было немало.

— С такими людьми нам еще долго придется бороться, — помолчав, заметила Сашенька. — Так они не сдадутся.

— Главное, они там весь народ мутят, стращают, — сказал Вихров. — Но ничего, мы крепко бедноту сорганизовали. Объяснили им всю нашу политику…

Неожиданно Вихров болезненно охнул.

— Ты что? — встревожилась Сашенька.

— Да нет, ничего, — сказал он, кусая губы.

— Как ничего? Тебе больно?

— Немножко царапнуло.

— Покажи, покажи!.. Что же ты молчал? Ах, какой ты, Алеша! Скромность не всегда уместна… Как же это случилось?

— Да так. Отъехали версты две от деревни, и вдруг залп с опушки! У Ильвачева фуражку сбило, а меня в руку. Да ты не волнуйся, кость не задета, — сказал Вихров, уловив выражение беспокойства на лице Сашеньки. — Я перевязал… А Ильвачев какой! По нему стреляют, а он вернулся. «Как же, — говорит, — я без фуражки в полк приеду? Неудобно». — Вихров усмехнулся. — И только стал слезать с лошади, а у него очки выпали. Всю дорогу ворчал…

— Ах, Алешенька, как же ты так? — заговорила Сашенька, участливо глядя на него.

Громкий звук трубы, раздавшийся неподалеку, заставил их оглянуться, и они увидели Дерну, ехавшего на своей огромной вороной лошади.