Овидий Горчаков - Вне закона

Скользя глазами по колонне, я вдруг увидел девушку. Наши глаза встретились всего лишь на мгновение, но в это мгновение — как в самом душещипательном романе — между нами пробежала какая-то искорка… И когда минуты через две я снова отважился посмотреть в ту же сторону, то нисколько не удивился, что глаза наши снова встретились, и снова что-то сдетонировало в моем сердце. Но и на этот раз я успел разглядеть только смуглое, улыбчивое лицо, очень светлые, как спелая пшеница, волосы.

Боровик шел с девушкой рядом и говорил ей:

— Это он майора убил, крест с него снял! На десятом этаже в Москве жил…

Я еще круче выгнул грудь. Как хорошо, что мы взяли в отряд Боровика!..

А через полчаса, оставив ветринских добровольцев за постройкой шалашей, мы ушли на Городище. Шли, оживленно обсуждая события дня. И только я молчал и проклинал себя за то, что не говорил с девушкой, не узнал даже ее имени от Боровика.

В лагере на Городище опустело несколько шалашей. Сначала Самсонов послал в молодой Ветринский отряд группу средних командиров из головного отряда: богомазовца Костю-одессита, курпоченковцев Дзюбу и Фрагера, вейновцев Зозулю и Галича. Они должны организационно укрепить отряд ветринских рабочих, передать ему свой военный опыт. А через неделю Самсонов сформировал и выделил еще один отряд — в основном из жителей Смолицы и соседних деревень. В этот крестьянский отряд влились и почти все окруженцы, пришедшие к нам с Аксенычем. Командиром этого отряда стал Аксеныч.

— Парень он ничего, — доверительно сказал нам Самсонов. — Только очень фамильярничает, в дружки набивается, по плечу хлопает, запанибрата со всеми.

Отряд Аксеныча разбил лагерь за Ухлястью, за Горбатым мостом, — на полпути между Ветринским отрядом и нашим, но шалаши на Городище недолго пустовали: не только со всей левобережной Могилевщины, но и из отдаленных районов Белоруссии и с севера Украины приходят к нам все новые и новые люди.

Комиссаром Ветринского отряда Самсонов назначил, неожиданно для всех, старшего политрука Полевого.

— Ну, теперь Самсонов развязал себе руки, — угрюмо заметил Володька Щелкунов. — Жалко расставаться с ребятами. И с Полевым — жалко…

Перед уходом Полевой пришел попрощаться с Самсоновым. Капитан играл в шахматы с Ефимовым. Он не поднимал глаз на Полевого, пока не закончил партию. Ефимов опять проиграл.

— А со мной не хотите сыграть? — спросил Полевой.

Они сели играть.

— Вы слишком легко жертвуете фигурами, — заметил в ходе игры Полевой.

— А вы слишком бережете каждую пешку! — возразил Самсонов.

Через пять минут побежденный Самсонов в сердцах смахнул самодельные фигуры с доски.

Я вызвался проводить Полевого до Ветринского лагеря, надеясь еще раз встретиться с приглянувшейся мне девушкой. По дороге с удивившей меня горячностью Полевой заговорил о том, что партизан-комсомолец должен быть очень бдительным, много думать, разбираться в своих командирах и самостоятельно решать сложнейшие вопросы, что в этом он должен учиться у таких большевиков, как Богомаз…

— Береги честь смолоду, — говорил Полевой. — Помни, честь штука неразменная…

Я недоумевал. Куда гнет комиссар? Что ему надо от меня?! Обычно он говорил кратко, ясно и дельно. Я объяснил про себя его волнение и путаные, чересчур общие слова обидой, вызванной внезапной отставкой с поста комиссара основного отряда, и мне было неловко слушать его.

В странно молчаливом и хмуром ветринском лагере я отыскал Алесю — ту девушку с волосами цвета спелой пшеницы… Но ей было не до меня. И то, что она сказала мне, глядя куда-то мимо меня сквозь слезы, грубо напомнило мне о войне.

— Может, вы знаете… — губы ее тряслись, — как отомстить им… У меня ведь и винтовки нет, и стрелять я совсем не умею. Только что прибежали из Ветринки — приехали каратели… Их всех пытали, мучили, а потом живьем зарыли в яму — Витю Рутковского, Колесникова, Кравченко, Микулича. Да — и старого Левданского, доктора. Командовал Дир… Дирлевангер.

И знакомый упрямый паренек из Ветринки по фамилии Боровик подошел ко мне и, почти беззвучно шевеля дрожащими губами, сказал:

— Дайте хоть винтовку! Пулемет отобрали…

А Полевой уже строил отряд. Левофланговым стоял Боровик… Вон Котиковы, отец и сын…

— Мы отомстим! — страстно говорил комиссар перед строем ветринских партизан. Куда девалась его сухость! — Самым страшным оружием вас вооружили сами фашисты — ненавистью! Кровь за кровь, челюсть за зуб!..

Полевой начал первое занятие с молодым отрядом по боевой подготовке, а я шел обратно на Городище, раздумывая над услышанным… Дирлевангер, Дирлевангер…

Штурмбаннфюрер Рихтер отомстил за убийство майора Заала, но отомстил не нам, а мирным жителям Ветринки. Каратели ворвались в поселок, согнали всех жителей, рабочих, их детей и жен у разрушенного стеклозавода, под страхом смерти требовали, чтобы народ выдал гестаповцам семьи партизан. Народ молчал. Тогда каратели отобрали десять парней, десять молодых мужчин, самых видных и здоровых, бросили в машину, отвезли на опушку леса. Там их заставили голыми руками рыть яму, а потом выламывали им руки и ноги, штыками выкалывали глаза, кинжалами вырезали звезды на теле…

Вспомнился мне почему-то киоск «Мороженое» на площади в осиротевшей Ветринке. Так недавно мои сверстники — ветринские Вити, Вовы, Алеси и Лиды — покупали в том киоске мороженое. В круглых вафлях, на которых по воле некоего доброго, любящего мальчишек и девчонок волшебника красовались отштампованные имена — твое имя и имена твоих друзей и подруг, Витя и Вова, Алеся и Лида. А теперь стоит этот обшарпанный киоск как памятник нашему детству, а Вити и Вовы лежат, замученные до смерти, в яме на опушке леса…

Вечером того дня, когда ушел от нас комиссар Полевой, Самсонов, уже забыв о проигранной Полевому партии, возбужденный, довольный, разоткровенничался с нами, десантниками, перед отъездом на операцию.

— Пусть этот говорун занимается партпросвещением в этом «цивильном» отряде, а нам не мешает фашистов бить. Созданные нами отряды я буду держать в строгом подчинении. Теперь у меня три отряда — целая бригада! Лучших людей я оставил в основном отряде, а всякие Шевцовы нам ни к чему. Безопасности ради я разбил по отрядам группы Богомаза, Курпоченко, вейновцев… Все идет отлично! Ей-богу, не думал я, вылетая из Москвы, что мы с вами такие дела за какие-нибудь три недельки провернем!.. А Ветринский отряд, мне доложили, сильно пополнился после немецких зверств. Гром не грянет — мужик не перекрестится. Этот Дирлевангер работает на нас.

Правда, пора подобных откровенных бесед, по-видимому, миновала. В Москве Самсонов был прост, покладист, чуть не запанибрата с рядовыми десантниками, много шутил и смеялся. Теперь он почти не заговаривает с нами, рядовыми десантниками, не впускает в штабной шалаш, обходится без нашей помощи. «Бросьте эти разговоры о комсомольской организации, — сказал он нам однажды. — Ваше дело — показывать пример в бою, образцово выполнять мои приказы, и только. Сейчас не до собраний. Каждому овощу свое время. Мы с новым комиссаром обойдемся и без советчиков».