Овидий Горчаков - Вне закона

— А что мы можем сделать? — спросил его Баженов. — На командира-то у нас некому пожаловаться…

— Богомаз найдет на него управу. Перестаньте сплетничать! — сказал я. — Эх вы!..

Пожалуй, никогда и нигде так не разыгрывается фантазия, как в последние минуты перед засадой. Кого-то бог нам пошлет? Унесем ли ноги?..

Комариным жужжанием возникает вдалеке гул мотора. Над зеленым стволом орудия подрагивает маскировочный куст. Ветерком пробегает шепот: «Легковушка!» По шоссе несется, сверкая никелем, стеклом и голубым лаком, машина. Огонь! И «опель-капитан», повиснув на миг в воздухе, опрокидывается в кювет…

Не дожидаясь команды, вскочив, перемахиваю через шоссе. Спрыгнув в кювет, бегу к машине. В кювет обрушивается Володька Щелкунов. На потном загорелом лице блестят огромные глаза… За ним, с автоматом наперевес, спрыгнул Кухарченко. В зубах — свежая сигарета. Впереди что-то мягко шлепнулось в густую траву. Глаза наши прилипают к зеленой гофрированной ручке РГД. У Лешки-атамана изумительная реакция. В следующий миг пинком футболиста отбрасывает он гранату. Она рвется с оглушительным треском в воздухе. Тугая волна ударяет в лицо.

— Эй! — вопит Щелкунов. — Какой там болван гранатами швыряется?!

Мы кинулись в «опелю». Я успел увидеть зажженную солнцем паутину трещин на боковом стекле, забрызганную кровью оранжевую обивку сиденья за раскрытой дверцей. За толстым стволом поваленного дерева лежал человек…

Я вскинул десятизарядку, но в ту же секунду человек вскочил и тонко, звеняще и страшно заголосил:

— Не стреляйте! Ради бога, не стреляйте!

Передо мной стояла молодая девушка в тесном платье из черного шелка, с блестящим ожерельем на шее, умопомрачительной прической платиновых волос и карминовым сердечком губ.

Я машинально одернул свой рыжий мундирчик, расправил плечи и двинулся к девушке, со страхом ожидая, что чудное видение вот-вот растает как мираж. Девушка смотрела на меня огромными карими глазами из-под густых черных ресниц.

— Как зовут вас? — промямлил я, краснея.

— Тамара… — едва слышно пролепетала девушка. И слабым и таким жалобным голосом добавила: — Не убивайте меня, ради бога, не убивайте!

— Тамара, — прошептал я, задохнувшись от волнения. — Мою девушку в Москве тоже звали Тамарой. А убивать вас никто не собирается.

Щелкунов грубо прервал эту глупую беседу:

— Пора сматываться отсюда. Забирай ее, Витька!

«Почему она не понравилась ему? — мимоходом удивился я. — На Минодору она, конечно, не похожа, та была полевым или лесным цветком, а эта — садовый, даже оранжерейный цветок».

Девушка пошатнулась. Лицо ее искривилось от боли.

— У меня что-то с ногой… — На глазах ее блеснули слезы. — Вывихнула, когда из машины прыгала…

Я предложил ей руку, а увидев, как трудно ей дается каждый шаг, нерешительно обнял за талию.

А кругом все шло своим чередом. Партизаны окружили машину, загремели внутри, выкидывая пузатые чемоданы и свертки. Выволокли труп шофера с изрезанным осколками стекла лицом и бросили его тут же.

Кухарченко запрокинул капот и, поковырявшись в моторе, рвал в сердцах проводку.

— Опять, мазилы, из машины сито сделали!

Проходя мимо трупа, девушка тихо ахнула и повисла на моей руке.

— Ты одна, фрейлейн, ехала? — с излишней, как мне показалось, строгостью спросил Кухарченко, подходя и потирая выпачканные машинным маслом руки. — Говорил я вам, мазилы, не бейте по мотору!..

— Нет, — всхлипнула девушка, — с штурмбаннфюрером Рихтером…

— Что?! С главным могилевским гестаповцем! — взревел Кухарченко. И я его упустил?! — чуть не зарыдал он. — Расстрелять меня мало. А ты кто?

— Я переводчицей у него.

— Ого! Ценный кадр! Где ж он, гражданочка, твой фюрер? — спросил Кухарченко. — Черт с ним, гестаповцем, но какую машину загубили!..

— Выпрыгнул Ули, убежал…

— Ули?

— Ули, Ульрих…

— Вот портфель ее Ули, — сказал Щелкунов, встряхивая за ручку щегольской портфель — желтый, перетянутый ремнями, с позолоченными застежками. — С документами вроде.

Кухарченко выругался:

— Ули, ули! Убили птицу: перья остались, а мясо улетело! На кой хрен мне твои «документы»! А цыпу эту…

— Слышь, Леш, — поспешно говорю я Кухарченко. — Нам обязательно переводчица нужна…

— Зерр гут, побачим! — осклабился он, оглядывая девушку сверху вниз и снизу вверх. — Ценный кадр!

Я помог девушке перейти через шоссе. Мы вошли в тень высоких сосен, ступили на хвойный, усеянный почерневшими рыжими шишками ковер… Я чувствую, как дрожит ее горячее тело, слышу тонкий запах хороших духов, и по спине моей пробегает холодок. Со страхом оглядывает Тамара партизан, еще теснее льнет ко мне. Лицо мое горит, я опускаю глаза…

А вокруг не унимаются остряки:

— Витька-то! Вот это трофей отхватил!

— Смахнем на пистолет? Или на серебряные часы — «анкер» на восемнадцати камнях!

— Сорок, Витек!

Только Жариков, всегдашний балагур, беспокойно оглядел всех и сказал:

— Не балуйте, хлопцы, тут дело серьезное, чреватое дело!

Кухарченко велел погрузить трофеи на поджидавшую нас в лесу телегу. С телегой он решил оставить Бурмистрова.

С лошадью управишься? — спросил я десантника-новичка.

— Что я, лошади не видел? — надулся москвич и опасливо поглядел на смирную кобылку.

— Приглядывай за этой фифой! — кинул Кухарченко Бурмистрову.

Щелкунов пошарил в сумочке и, покраснев, брызжа от злости слюной, объявил:

— Хороша фифа! Сука! Аттестат получала от мужа — лейтенанта Красной Армии! Служит сама переводчицей в гомельской комендатуре! Карточки фрицев, сама с этим Ули в обнимку снята!

— А что вы скажете, Тамара Григорьевна, — спросил девушку Щелкунов, помахивая паспортом, — если мы по радио сообщим вашему мужу про Ули и вообще, чем вы тут занимаетесь?

— Нет, нет! Только не это, — прошептала девушка.

И тут только я разглядел, что Тамара Григорьевна густо напудрена, губы ее накрашены, брови выщиплены, а с ресниц текут черные струйки. Немало, видно, перекиси водорода ушло на эти платиновые волосы…

«Вот так цветочек! — думал я, уныло плетясь за Кухарченко. — Муж на фронте, а она крутит с немцами… А ты разлимонился, голова садовая!»

От стыда за пережитые чувства загорелись щеки, и я мысленно просил прощения у той, что ждала меня в Москве. И снова — по какой-то странной логике — всплывал в памяти образ Алеси — девушки из Ветринки.

Но Щелкунов направил вдруг мои мысли в иное, менее приятное русло.

— Сильно беспокоит меня этот ценный кадр, — сказал он мне вполголоса. — Самсонов уже показал себя… да и Кухарченко… Уж если даже ты, котенок, облизывался. А Козлов? Враз шлепнет!

Кухарченко повел группу в лес. Куда? Он и сам не знал. На свободную охоту.