Олег Шабловский - Никто кроме нас

Автомат сам собой задергался в руках, всаживая длинную очередь ему в грудь. Слух резанул чей-то истошный вопль. Слева, фашист остервенело колол штыком распростертое перед ним тело в защитной униформе. Одним прыжком Андрей оказался на ногах, и перехватив автомат как дубину за горячий ствол, обжигая руки, но совершенно этого не замечая, что было сил двинул врага по затылку. Не издав не звука, немец ничком рухнул на землю, его винтовка так и осталась, слегка покачиваясь торчать в теле мертвого бойца. Приклад Карасевского ППД от страшного удара разлетелся на куски. Едва успел отбросить его в сторону, как сильный толчок сбил его с ног и он вновь покатился по земле на этот раз, сцепившись в смертельных объятиях с новым противником. Тяжелая туша навалилась сверху, и Андрею с трудом удавалось удерживать занесенную над ним руку с ножом. Наконец изловчившись, он ударил лбом в переносицу немца и воспользовавшись моментом выхватил трофейный штык из ножен на поясе и несколько раз воткнул его в разом безжизненно обмякшее тело. Не успел выбраться из-под трупа, когда рядом со своим лицом, увидел ноги в коротких, пыльных сапогах.

Молодой, белобрысый парень, в чужой форме, с закатанными по локоть рукавами, ничего не замечая рядом с собой, азартно палил, куда-то от бедра, короткими очередями. Взмах и блондин с диким визгом повалился на землю, тщетно пытаясь остановить кровь, хлещущую из перерезанной бедренной артерии. Визг этот вскоре заглох, сменившись хрипами, после того как Карасев несколько раз ударил его ножом в грудь.

А дальше враги кончились. Не выдержав отчаянной резни рукопашной схватки, фашисты откатились, оставив за красноармейцами густо покрытое трупами поле боя. Вид нависшего над грудой безжизненных тел Андрея, в порванной гимнастерке, с головы до ног залитого кровью, немецким штыком, зажатым в побелевшем кулаке, с диким блуждающим взглядом широко открытых глаз был настолько жутким, что заставил вздрогнуть даже видавшего виды старшину Ковальчука, случайно оказавшегося поблизости.

Как он вернулся в свой окоп, Карасев совершенно не помнил, и вообще весь долгий день двадцать третьего июня остался в памяти бесконечной чередой вражеских атак и артобстрелов. Еще дважды дело доходило до рукопашной, он дрался прикладом, ножом, даже саперной лопаткой. Казалось, уже исчерпал весь свой лимит везения, но судьба почему-то была благосклонна к нему, и он снова и снова оставался живым и даже не раненым, ведь не считать же за раны бесчисленные синяки, ушибы и царапины, казалось сплошняком покрывавшие его многострадальную тушку.

После каждой своей атаки фашисты откатывались назад, оставляя тела своих мертвых солдат, но, так и не сумев сломить отчаянной обороны советских бойцов. Только спустившиеся сумерки принесли, наконец, отдохновение измотанным людям и истерзанной, изорванной земле.

Клочья утреннего тумана под первыми солнечными лучами тают между деревьев и кустов, прячутся в логах и оврагах, оседая влагой на траве. Утренняя свежесть холодит спину через влажную ткань гимнастерки, тяжесть ДП на плече ощутимо пригибает к земле. Андрей шагает в походной колонне на восток, туда, где отдаленным громом ни на час не умолкает канонада. Вокруг слышен только топот множества ног, бряцание оружия негромкие разговоры бойцов и мерное пофыркивание лошадей впряженных в громыхающие на ухабах подводы с ранеными. Батальон отступает.

Пограничники держатся тесной кучкой, несколько обособленно от стрелков. Перемотанный грязными, окровавленными бинтами, но неунывающий Галиулин, молчаливый и мрачный больше чем обычно Олексич, двое незнакомых Карасеву бойцов, и старшина Ковальчук, принявший командование группой. На двух крестьянских подводах мечущийся в бреду и беспамятстве политрук Рыбаков да еще восемь раненых, не способных передвигаться самостоятельно в сопровождении санинструктора. Это все, кто уцелели после жарких боев второго дня войны и отчаянного ночного прорыва.

К исходу дня двадцать третьего июня командовавший стрелками и присоединившимися к ним пограничниками старший лейтенант Прутников, поняв, что помощи ждать неоткуда, отдал приказ прорываться к своим.

Казалось, после тяжелейших боев второго дня войны никакая сила уже не сможет поднять измотанных людей на ноги, но едва землю окутала ночная тьма, прозвучал приказ, поднявший бойцов в атаку. Без криков и стрельбы красноармейцы внезапно обрушились на окопы занятые немецкой мотопехотой и на плечах запаниковавшего противника ворвались в Кшечев.

Моторизованный батальон 11-й танковой дивизии вермахта и так изрядно потрепанный в череде неудачных дневных атак не удержал позиций и был отброшен к юго-востоку. Теперь пара сотен измотанных, усталых бойцов вырвавшись из котла окружения, старательно избегая дорог, по которым сплошным потоком движутся наступающие немецкие части, идет к линии фронта. Судя по близкому грохоту канонады, линия фронта эта совсем близко. Километра полтора - два, не больше.

- Ст-о-ой - негромко прошелестело по цепи - пограничники к комбату

- Пошли хлопцы - Ковальчук шагнул на обочину и, дождавшись пока следом за ним подтянутся остальные бойцы, легкой трусцой направился в голову располагающейся на привал колонны.

Прутникова нашли на небольшой поляне чуть в стороне от тропы. Вместе с ним над планшеткой с картой склонились двое: уже знакомый, худосочный младший политрук и Пахом Сидорович Щербаков, в последний момент, решившийся все-таки покинуть Кшечев вместе с отступающими советскими войсками. К счастью для него в первый день оккупации местечка немцам было не до выявления советских активистов. Испытывать судьбу, старик, вняв мольбам жены, не захотел, и вот теперь оставив супругу при обозе ухаживать за ранеными, он в качестве проводника шел во главе походной колонны.

- Старшина, слушай боевую задачу - старший лейтенант взмахом руки оборвал доклад Ковальчука - возьмешь своих бойцов, кстати, сколько их у тебя?

- Со мной шестеро.

- Понятно, значит, ваша задача выдвинуться к укрепрайону, прояснить обстановку, по возможности установить связь с другими частями Красной Армии. Задача ясна?

- Ясна товарищ старший лейтенант - кивнул старшина.

- Я с ребятами пойду - председатель решительным жестом нахлобучил на голову картуз.

- Вы Пахом Сидорыч точно решили? - покосился на него командир - разведка-дело серьезное...

- Ну, ты поучи еще комбат - усмехнулся старик - я в польскую компанию здешние места вдоль и поперек на пузе исползал. Разведчиком был у Пархоменко в четырнадцатой кавдивизии. Так, что каждый кустик, каждую кочку здесь знаю.