Владимир Карпов - Взять живым!

— Силен.

Иван Петрович прищурил глаз:

— А вот скажи, Школьник, почему тебе за мокрое дело орден давали, а Мяснику — вышку?

— Не понял.

— Он спрашивает, — перевел Вовка, — почему тебе за убитых фрицев ордена, а Николе за убийство расстрел?

Ромашкину не понравилось, что Червонный так настойчиво зовет его Школьником, понимал — и в этом разговоре он хитрит, судя по вопросу, хочет столкнуть его с Мясником. Но зачем ему это, Василий уловить не мог. Все же не хотелось выглядеть в глазах Петра Ивановича и его друзей действительно школьником, и Василий ответил как полагалось взрослому человеку, да к тому же еще и офицеру:

— А ты сам неужели не понимаешь, какая разница?

Червонный, несмотря на самоуверенность, все же на секунду отвел глаза от прямого взгляда Ромашкина, но тут же невозмутимо продолжал:

— Если спрашиваю, значит, не понимаю. Растолкуй, ты же офицер.

«И это он неспроста, — подумал Василий, — что-то замышляет, старый волк».

— Я врагов убивал, тех, кто пришел грабить нашу землю. Я своей жизнью рисковал, защищая Родину. Народ дал мне особые знаки отличия, чтобы показать меня всем: вот, смотрите и уважайте этого человека, он отстоял вашу свободу и благополучие. А Никола… — Ромашкин взглянул на хмурого Мясника, подумал: «Зачем я буду кривить душой, осторожничать и угодничать перед этими людьми, нечего мне их бояться», — и высказал то, что считал правильным: — А Никола убивал тех же советских людей, которых убивают фашисты.

— Стало быть, он фашистам помогал, те бьют с фронта, а Мясник в спину? — усмехаясь и пристально глядя на Николу, спросил Петр Иванович.

— Выходит, так, — согласился Ромашкин, наблюдая, как недобрые огоньки замелькали в глазах Мясника. Вдруг Червонный сам прервал возникшую натянутость и свел все на шутку:

— Ну, Школьник, если бы ты прокурором был, век не видать нам свободы! Но, слава богу, ты штрафник, и, может быть, завтра, а то и раньше немцы прострелят твою умную голову.

Шутка получилась зловещей, никто не смеялся. Молча разошлись в разные стороны.

«Что это, угроза? Почему вдруг так резко изменилось отношение Червонного? Чем я обидел его? Отказался в поиск идти? Нет, что-то не то. Не хватало еще, чтоб завтра в атаке эти подонки мне пулю в затылок пустили…»

Во время ужина Ромашкин не пошел в блиндаж, где находились штрафники, он сел в стрелковой ячейке, закусил всухомятку. С тоской вспомнил своих замечательных ребят. Наверное, сейчас готовятся на очередное задание. Поведет Рогатин. Саша Пролеткин, как всегда, подшучивает над ним. Голощапов обязательно чем-нибудь недоволен. Шовкопляс что-нибудь рассказывает на своей певучей украинской мове. А старшина Жмаченко, как сердобольная хозяйка, кормит разведчиков ужином и проверяет, у всех ли достаточно гранат и патронов к автоматам. Полк после трудного боевого дня готовится поспать. Колокольцев пьет чай из маленького самоварчика, Караваев думает над картой — как завтра с рассветом бить фашистов. А новый замполит, наверное, гоняет своего ординарца, чтоб отутюжил ему одежду, подшил свежий подворотничок, почистил сапоги. Очень большая чистюля этот новый замполит!

Подошел командир взвода.

— Вот ты где. Послушай, старшой, — он впервые намекнул так на звание Ромашкина, — завтра, когда пойдем в атаку, помоги на левом фланге. Сам знаешь, народ необстрелянный, испугаются пулеметов, залягут, потом не поднять. Помоги, штрафники тебя в свою компанию приняли, ты с ними общий язык найдешь.

Много ли нужно человеку в беде? Иногда не деньги, не какие-то блага, а сознание, что ты сам кому-то нужен. Вот не помог лейтенант ничем, а сам помощи попросил — и светлее стало у Василия на душе, воспрянул духом.

— Не беспокойся, лейтенант, на левом фланге будет полный порядок!

— Ну, спасибо тебе, старшой.

Он пошел по тесной траншее, а Ромашкин благодарно смотрел ему в спину. Вспомнив затаенную угрозу в словах Червонного, Василий подумал: «Надо было сказать взводному: что-то затевают дружки Червонного. Я его обнадежил, а они меня самого как бы не пристукнули».

К Ромашкину подошел Нагорный.

— Я не хочу быть навязчивым, но все же скажу то, что думаю: вдруг тот человек не придет дежурить с вами? От таких, как он, можно всего ожидать. Заснет. Придется вам нести службу одному. А случись что-либо, по распределению командира я должен быть с вами. С меня спросят. Так что вы не обижайтесь.

— Его и правда нет. Не пришел. А по времени уже пора.

— Не жалейте, я охотно вам помогу, скажите, что я должен делать?

— Будем ходить от середины нашей позиции на фланги. Вы туда, я сюда. Сойдемся и опять разойдемся. Когда идете, прислушивайтесь, приглядывайтесь. Если что-то заметите, сообщайте мне. Вот так и будем ходить, чтоб не заснуть.

— Очень хорошо! Я все прекрасно понял — ухожу на свой фланг.

Нагорный неловко держал в руках винтовку, она мешала ему, он не знал, что с ней делать.

Ромашкин усмехнулся:

— Подождите. — Он взял ружье, отпустил ремень и подал Нагорному. — Теперь накиньте ее на плечо.

Нагорный сделал, как советовал Ромашкин, радостно удивился:

— Действительно очень удобно, благодарю вас. Элементарно просто, а я не додумался! Правильно говорят — дело мастера боится.

Они стали прохаживаться, каждый размышляя о своем. Прошел час, а может быть, больше. Вдруг Нагорный подбежал к Ромашкину, взволнованно зашептал:

— Там от нашей траншеи поползли люди — туда. — Он махнул рукой в сторону немцев.

Ромашкин растерялся — что делать? Это наверняка дружки Червонного двинулись за «языком». Поднять тревогу, вернуть? Уж тогда-то не миновать от них пули в спину! Промолчать нельзя — это может привести к самым тяжелым последствиям.

— Что же вы ничего не предпринимаете? — вдруг строго спросил Нагорный. — Они к фашистам пошли, я случайно слышал их разговор. Червонный сказал: «рвем когти» — это значит побег.

— Он так сказал?

— Уверяю вас.

Ромашкин побежал к землянке взводного.

— Лейтенант, четверо ушли к немцам!

Сиваков ошалело вытаращил глаза, зачем-то рванул пистолет из кобуры.

— Когда?

— Недавно.

— Почему не стрелял?

— Я их не видел. Нагорный заметил.

— За мной! — Лейтенант побежал, двоим, случайно встреченным в траншее, крикнул: — за мной! Спросил Нагорного:

— Куда они пошли?

Тот показал направление.

— За мной! — опять крикнул взводный, и все, кто был рядом с ним, полезли из траншеи. Сухая земля с шелестом посыпалась вниз, запахло пылью. Но как только выбрались из траншеи на поверхность, этот запах сразу сменился сырой прохладой, которая тянула из балки. Ромашкин вспомнил свой разговор с Червонным.

— Они наверняка пошли низиной, — сказал Василий взводному. — Будут идти осторожно, с опаской, а мы давай напрямик поверху, через поле. У проволоки встретим.