Михаил Лыньков - Незабываемые дни

Слимак ел и думал о своих неудачах. По всему видно, что старуха и в самом деле ничего не знает про сына.

Распрощался Слимак и ушел, несолоно хлебавши. Все думал, гадал, как же он выберется из всей этой напасти. Они, немцы, шутить не любят, если ихнего приказа не выполнишь… Но что ты поделаешь? Он старался, как только мог, из кожи вон лез, но насильно в чужую душу не влезешь. Видно, сам виноват — не наловчился как следует к человеку подступаться.

Приход Константина Сергеевича Заслонова в депо превратился в шумнее событие. Об этом только и говорили все рабочие. Думали-гадали, как это случилось, чтобы такой человек пошел на службу к немцам. Гремел раньше на всю дорогу как один из лучших инженеров. Его депо ставили в пример всем остальным. Рабочие депо были первыми в соревновании на дороге. Опять же сам, собственными, можно сказать, руками взрывал депо. Эвакуировался. И на тебе! Как с неба свалился. Где только был он все это время?

Чмаруцька, который прежде не раз говаривал своему приятелю Хорошеву о Заслонове: «Вот был, брат, начальник, так начальник!» — теперь виновато почесывал затылок, пускался в догадки:

— Продался, гад… Надо же так: с человеком жили, работали, с одного ломтя, можно сказать, откусывали, а души его, — да есть ли душа у таких гадов? — селезенки его так и не раскусили.

— Поживем — увидим, — неопределенно отвечал Хорошев. — И тебе, Чмаруцька, я не советовал бы раньше времени молоть всякую чепуху. Мы с тобой ничего не знаем. Это раз. А во-вторых, и мы с тобой, выходит, к немцу пошли… Так получается, по-твоему, что и мы немцу продались. Нет, брат, поживем — увидим. Это два!

— Да что ты мне: это раз, а это два! Сравнил, можно сказать, гуся с жабой! Они меня, немцы, за загривок сюда притащили! Они на меня винтовку наставляли, работай, говорят, а то пристрелим… Я им наработаю, однако… А тут молодой человек, ни семьи у него — вот попрыгал бы, как я, так узнал бы, как на свете жить надо! — ни у него… Да что говорить, советская власть этого человека за уши вытянула, ку-у-да подняла! Ему бы в армии быть, ему бы… Так видишь ты, к немцам бросился, на немецкую милость надеется. Ученый!

— А ты не кипятись. Поживем — увидим.

— Да что ты меня учишь? Я, брат ты мой, по своему понятию, такого человека при удобном случае… за ворот, да… Одним словом, без пересадки, как тех двух, что из полиции к нам прислали. Ловко это мы тогда этих гадов ключом по темени и… поминай, как звали…

— Брось молоть глупости, подслушает еще кто-нибудь.

— Да я к слову… А таких бы, как он, я своими руками, как бы застиг где, так и… Да что говорить, брат ты мой! Душа горит, глядя на такую мерзость!

— А ты остуди ее, остуди, а то разошелся, как мой самовар, за паром и стрелок не видать!

— Вот тебе и стрелки, брат ты мой!

Но еще больше удивились появлению Заслонова в конторе депо. Шмульке, говоривший о чем-то с шефом, увидя перед собой Константина, до того растерялся сначала, что даже поздоровался с ним по-старому:

— Доброго дня вам, товарищ начальник!

— Добрый день, добрый день… господин Шмульке!

Шмульке покраснел, растерявшись еще больше. Сбитый с толку бросился было предложить Заслонову стул, чтобы тот присел, но, заметив удивленный взгляд Штрипке, остановился на полпути и стоял, не зная, что предпринять, что думать по поводу такого события.

— Кто такой? — раздраженно спросил Штрипке.

— Это… это… бывший начальник депо. Инженер Заслонов.

— Хо-о! — даже привскочил шеф и, неприязненно поглядывая на растерянную фигуру Шмульке, спросил у него: — По каким делам явился этот человек?

— Скажите вашему начальнику, что я пришел на работу. Однако где же ваше гостеприимство, господин Шмульке, не приглашаете даже присесть…

— Да-да, извините, прошу… — и когда тот сел, начал объяснять господину шефу суть дела. Говоря, заикался, нес какую-то путаницу. Голос его дрожал, срывался.

— Отчего вы волнуетесь, однако? — резко спросил его шеф.

— Да это, видите, такое необычное дело, в самом деле необычное. Это человек, понимаете, серьезный, очень серьезный. Как инженер и как человек. И вот пришел к нам…

— Да, это действительно любопытно. Исключительный случай. Надо посоветоваться с господином комендантом, как нам поступить в данном случае.

Штрипке позвонил по телефону Вейсу. Тот ответил своим неизменным:

— Это чудесно, чу-у-десно, чуде-е-сно! Сейчас же приходите с ним в комендатуру. Чем больше таких русских будет работать на нас, тем лучше.

Несколько минут спустя Константин Сергеевич был уже в кабинете коменданта. Вейс внимательно присматривался к его форменке, к рукам, старался остановить свои льдинки на лице этого человека. Человек, однако, прямо глядел на него, не робел, держался скромно, но не было в нем той угодливости, вкрадчивой льстивости, с которой пришел к нему Клопиков.

— Коммунист? — резко спросил Вейс.

— Советский инженер… — несколько уклонившись от ребром поставленного вопроса, ответил Заслонов.

— Правда? Вы же, очевидно, работали с ним? — обратился Вейс к Шмульке.

— О-о… да-да! Он советский инженер. Выдающийся инженер! Осмелюсь сказать, порядок у него в депо был образцовый, хотя инженер и не был коммунистом.

— Вы, Шмульке, старый осел! По-вашему, только коммунисты и могут поддерживать образцовый порядок, замечательно работать?

— Нет, нет, господин комендант. Вы не так меня поняли. Я говорю о нем, об инженере, что он действительно понимал свое дело. А коммунисты, — сохрани меня бог, чтобы я имел с ними какие-нибудь дела или хвалил их!

Заслонов усмехнулся.

— Вы понимаете немецкий язык? — спросил его Вейс.

— Изучал. Немного понимаю, но не настолько, чтобы свободно говорить на нем.

— Та-а-ак… Это хорошо. Это хорошо… — Вейс продолжал вглядываться в человека и, барабаня пальцами по столу, все придумывал, как бы ему лучше разгадать инженера, залезть к нему в душу.

— Мне звонили про вас с биржи труда, сказали, что вы явитесь на работу. Мне доложили о вашем прошлом… Вы взорвали депо? — вдруг выпалил Вейс, думая внезапностью сбить человека с толку, сразу обезоружить его и, использовав его замешательство, растерянность, выявить сущность этого человека, его подлинные намерения.

— Я взорвал.

— Встать! Как же вы осмелились после этого явиться ко мне в комендатуру? Как вы осмелились оскорбить немецкую армию, предложив ей свои услуги? Я прикажу расстрелять вас, как врага Германии.

— Извините, господин комендант, но я, как инженер, привык говорить в более спокойном тоне.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что я, повидимому, ошибся, придя к вам после того, как прочел объявление немецкого командования о возвращении на работу всех бывших служащих и инженеров железной дороги. В нем гарантировалась работа каждому, кто лойяльно отнесется к германскому государству, независимо от своих бывших убеждений и партийной принадлежности.