Михаил Лыньков - Незабываемые дни

— Как-то странно спрашиваете, дядька. На колхоз работаем, на кого же еще?

— Какие же теперь колхозы, когда немец пришел? Он же, видно, не хочет колхозов.

Девушка немного смутилась, но, приглядевшись к говорившему, к шоферам, которые копались около машины, как-то сразу стала строже и ответила:

— Мало ли чего он захочет, этот немец? Но подождет он со своим хотением!..

— Ну, хорошо… Вы вот соберете урожай, а немец придет и заберет у вас все, до последнего зернышка. Зачем же вам тогда работать? Вероятно, и работа ваша зря пропадет.

— А, дядечка, что вы говорите? Как же это не работать? Не будем работать, нечего будет есть… Народ ведь должен жить, дядечка! Как же это так, без труда? Мы как работали, так и работаем. Нельзя жить без работы.

— Так он же все отберет, немец!

— Так уж и отберет! Да нам, дядечка, только бы собрать, а там он болячку увидит, так мы ему и отдадим! Подавится он нашим хлебом.

И внезапно спохватившись, что была слишком откровенна с незнакомым человеком, девушка умолкла. Присматривалась к Василию Ивановичу, к машинам на дороге, к шоферам. Потом стыдливо опросила:

— А вы, дядечка, кто такой будете? Что-то мы не знаем вас, никогда не видели.

— Вот тебе раз: они меня не знают, а я их знаю. Вы ж, должно быть, из «Красного партизана»?

— Да, дядечка…

— А как же там поживает ваш председатель?

— В армию ушел.

— А есть там у вас знатный садовод Тихон Заруба, — как он там со своими антоновками и берами управляется? Он же за них золотую медаль получил в Москве на выставке.

Девушка была явно в замешательстве. Ее подруги прыснули в углы платков и с любопытством следили за этим человеком, который все знает об их колхозе, о людях.

Наконец, она ответила, немного стесняясь:

— Так это ж мой отец — Тихон Заруба. Мы и есть Зарубы…

— А где он сейчас?

— Он? Тоже… по мобилизации.

Даже переглянулась с другими девушками, и видно было, как те потупили глаза, словно были в каком-то заговоре. А девушка еще раз повторила, подчеркивая последние слова:

— Да, в армии. У нас все в армии, которые молодые. Ну, а которые постарше, те… тоже в войсках… по мобилизации, значит…

— Да, дядечка, по мобилизации, — хором повторили и другие девушки. — У нас мужчин вовсе не осталось в колхозе.

— Так вы одни и работаете?

— Так и работаем.

— Ну, что ж, работайте, да глядите, девчатки, как бы ваша работа в фашистские лапы не попала!..

— Не попадет, дядечка! Намедни фашисты повадились было к нам, позабирали коров, свиней да еще всякого добра понаграбили. Что было в деревне, не приведи господь! Все тащат, грабят, что на глаза попадется. Еще старого Ефима убили, гады!

— Это который был колхозным сторожем?

— Он самый, дядечка.

— Ну а дальше что было?

— А дальше было так: не воспользовались немцы этим добром: километров пять, может, отъехали, как у них все и отобрали, да еще немало немцев поубивали. Так и вернули все добро: и хлеб, и коров, и свиней. Только пару коров подстрелили в бою. Такая свалка была, такая свалка, ну прямо настоящий бой!

— Так все вернули, говорите?

— Ага! До последнего поросенка, до последнего зернышка…

— А кто ж это назад добро отобрал?

— Как кто? Свои люди.

— Кто ж они?

— Ну, наши же люди!

— Из вашего колхоза?

Тут девушки вновь потупили глаза, незаметно дернули друг дружку за рукава и вдруг вновь заговорили:

— Почему обязательно из нашего? Просто наши люди… А в колхозе у нас мужчин нету, они по мобилизации, значит, в армии.

— Которые помоложе, так в войско пошли, а которые постарше, так… тоже по мобилизации.

— Так, девчатки, так… — задумчиво проговорил Василий Иванович и собирался уже вернуться к машине, как неугомонные девушки снова стали засыпать его вопросами:

— Так вы бы хотя сказали нам, дядечка, кто вы такие, однако, что так хорошо знаете всех наших людей!

— Кто я? Кто мы? Ну, тоже свои люди, как вы говорите, наши люди! — И, усмехнувшись, добавил загадочным тоном: — Это, которые по мобилизации, как вы говорите…

Обратился еще к звеньевой:

— А тебя, Тихоновна, я прошу, передай привет твоему отцу…

— Ладно, ладно, дядечка, передам… — И тут же спохватилась, покраснела и неожиданно перешла на шепот: — А как же я ему передам, если он…

— Мобилизован, говоришь? Вот так и передай: привет мобилизованному Тихону Зарубе от мобилизованного Василия Соколова…

Девушка сразу оживилась:

— Не тот ли вы, дядечка, Соколов, что в нашем районе был несколько лет назад?

— А что вы думаете, девчата, отчего мне и не быть тем самым Соколовым?

— Простите, что сразу не узнали. А мы глядим, человек будто наш, а сказать стесняемся. Но как же вы так ездите, если вокруг фашисты, как саранча. Боже сохрани наткнуться на этих гадов!

— А они боятся нас!

— Не диво что боятся! Они, конечно, советского человека боятся! Но остерегаться их надо. Наши люди — так они же держатся все друг за друга. Когда они всей громадой выступят, то им и никакой фашист не страшен. А вас же сколько-то всего!

— Ну, мы тоже не одни! Мы с народом.

— Разве что так! Но вы простите нас, дядечка, еще раз, что мы вас не узнали сразу, вы будто постарели немного… Мы вот все приглядывались к шоферу вашему, не из Лазянки ли он случайно?

Вместо ответа Василий Иванович позвал шофера:

— Иди сюда, Федя, чего ж ты со своими землячками не здороваешься?

— А я все наблюдал, не испугаются ли они нас, не перетрусят?

— А чего нам бояться?

— Глянь-ка, какие смелые! При мне они, Василий Иванович, еще вот какими были, подростками… А теперь, смотри ты, настоящие девчата!

— Что же, в сваты поедем к ним! — пошутил Василий Иванович.

— Какие теперь, дядечка, сваты? И в мыслях этого нет. Кабы вот немца этого поскорее выгнать, тогда другой разговор! А теперь и хлопцев мало осталось, и забота у них другая.

И девушки смущенно умолкли. Только дочь Тихона Зарубы обратилась к Василию Ивановичу:

— Я очень прошу вас: заезжайте к нам, отец будет так доволен! Правда, у него теперь не сад и не пчелы на уме, да пчел наших разорили немцы, почти все улья распотрошили… да во время самого роения… Так он очень рад будет!

— Он же мобилизован, говоришь?

— Ну… как бы военный… Да вам же, видать, все это ясно: в партизанах мой отец! Он часто ездит к секретарю райкома совещаться, аж километров за двадцать… Не в местечко, как раньше, а совсем теперь в другом месте райком. Так он очень рад будет вас повидать. А немцев бояться нечего, они, как побили их, так немного успокоились и пока теперь сюда не показываются. А председатель колхоза в самом деле в армии. Так отцу и за колхоз приходится беспокоиться, и за партизан…

— Ну, раз так, придется проведать твоего отца!

Вскоре обе машины очутились в небольшом селе, стоявшем на опушке леса.