Иосиф Лоркиш - Невидимые бои

— Ну садись, заправляйся, — радушно пригласил он Прозорова.

Ели не спеша, пили умеренно; шел обычный разговор о войне, о трудном положении в Ленинграде. Прозорову был приятен сочувственный, вежливый тон командиров, особенно то, что они не забыли поинтересоваться его семьей. Он стал рассказывать о себе, о школе, жене, детях.

После завтрака Николаев подошел к окну и стал восхищаться Ольгином:

— У вас хорошо: тишина, лес. Война совсем не чувствуется. Тут можно отдохнуть! Скажите, поблизости есть какая-нибудь воинская часть с телефоном? Если нам понадобится, откуда можно позвонить?

— Нет, в этом отношении у нас плохо. Военные и телефон от нас далеко, — ответил Прозоров и стал убирать со стола. Обернувшись, он увидел, что боец надел шинель и собрался куда-то идти, а Климов рассматривает фотографии, вынутые из бумажника. Боец вышел, и они остались втроем. Климов подозвал Прозорова к себе. Держа в руках небольшой снимок, он спросил: «Узнаёте друга?»

Прозоров, чтобы лучше разглядеть фото, надел очки. С фотографии на него смотрел с наглой улыбкой Федор Шамрай.

— Узнаёте? — переспросил Николаев. — Прочтите-ка на обороте.

Прозоров прочитал вслух: «Тихоне от друга». Подписи не было. Однако он легко узнал почерк Шамрая.

Он не понимал еще, чего хотят эти люди. Но подсознательно чувствовал, что за всем этим кроется что-то страшное и что исходит оно именно от Шамрая, и эта мысль ошеломила его. А собеседник спокойно продолжал:

— Вы знаете, где находится Шамрай?

Он молчал.

— Вы понимаете, кто мы такие и зачем у вас?

Он молчал.

— Бросьте придуриваться, что ничего не понимаете! — крикнул Климов. — А если не понимаете, сейчас поймете!

И он, твердо чеканя слова, сказал:

— Нас прислали с той стороны большие люди — люди, которым вы отлично известны.

Не помня себя, Прозоров закричал:

— Шантаж! Не имеете права!..

К нему подскочил Николаев, схватил за горло, повалил на кровать и придавил к подушке. Прозоров услышал приглушенный голос Климова:

— Еще слово, и я пристрелю тебя, как собаку!

Пистолет был направлен дулом на Прозорова. Он кое-как проговорил:

— Что вам от меня нужно?

— Это другой разговор! — неожиданно спокойно отозвался Климов. — Выпей воды и слушай: скоро немецкая армия вступит в Ленинград. Пойми: вы обреченные люди. Все равно сдохнете с голоду. Ты нам нужен, твоя квартира очень подходит нам. Не бойся. Ничего особенного не придется делать. Главное — молчать. Живи себе как раньше жил, только устрой так, чтобы и мы могли прожить здесь некоторое время. Будешь отныне Федором Даниловичем — в честь Федьки Шамрая, — усмехнулся он.

— А… если я… — дрожащим голосом начал Прозоров.

— Что если? — с угрозой спросил Климов.

— Если… если я… не соглашусь?

— Хотите стать покойником? — жестко спросил Климов. — Не делайте глупостей. У нас есть много способов устранить вас. Ведь «несчастный случай», особенно когда идет война, может произойти со всяким… Впрочем, даже и этого не понадобится.

Он порылся в карманах и, насмешливо улыбаясь, протянул Прозорову еще одну фотографию. Прозоров взглянул, и у него потемнело в глазах. Он пытался вскочить с кровати, но тяжелая рука Климова вновь уложила его.

— Как вам понравится, если этот снимочек попадет в некоторые органы? Иметь такого друга, как Шамрай, — Климов, будто бы сочувствуя, покачал головой, — за это, я думаю, не поздоровится…

На фотографии был заснят Шамрай в обнимку с Прозоровым. Они сидели за столом, уставленным бутылками, а рядом какие-то полуголые, накрашенные, пьяные женщины…

— Но этого же не было, — застонал Прозоров.

— Не было, — охотно согласился Климов, — но попробуйте докажите, что этого не было. Немцы большие мастера на такие фокусы. Вот, гляньте-ка еще на это. — И Климов показал Прозорову листовку, которую гитлеровцы недавно разбросали с самолетов на нашей передовой и даже в тылу. На листовке был снимок: несколько красноармейцев и командиров сидели в уютной комнате вокруг стола, на котором было полно опять-таки бутылок с вином. Под фотографией было написано, что советские военнопленные в немецком тылу живут прекрасно.

Правда, Климов, не знал, что произошло, когда эта листовка попала в органы контрразведки.

Член Военного Совета фронта генерал Кузнецов попросил контрразведку выяснить, кто такие красноармейцы, изображенные на снимке. Расследованием по приказанию начальника контрразведки Александра Семеновича Полякова занимался капитан Морозов. Ему удалось установить, что все изображенные на снимке бойцы погибли в боях.

Листовка, как и следовало ожидать, оказалась элементарной фальшивкой, состряпанной с провокационной целью отделом пропаганды 18-й немецкой армии. Это был довольно искусный фотомонтаж, смонтированный из фотографий, найденных у погибших красноармейцев.

После доклада Полякова на Военном Совете фронта решено было нескольких погибших бойцов посмертно наградить и материалы об их героизме напечатать в армейских газетах. Так фактически провалилась эта провокация.

Об этом Климов не знал, но не знал об этом и Прозоров. Он решил, что уж если верят таким фальшивкам, как эта листовка, то снимку, на котором он сидит в обнимку с Шамраем, поверят обязательно, и тогда ему конец. Прозоров сразу обмяк. Вот оно! Пришла расплата за проклятую мягкотелость, беспринципность.

— Я с-слушаю вас… — хрипло пробормотал Прозоров.

— Давно бы так, — удовлетворенно сказал Климов.

Пока Прозоров трясущимися руками снова растапливал печку, вернулся третий, и Николаев весело сказал:

— Ну что ж, пожалуй, пора еще разок перекусить! Не правда ли, Федор Данилович?

И, как ни был напуган Прозоров, он все же понял, что третьему не очень доверяли.

За обедом опять беседовали. Теперь больше говорили они, задавали какие-то вопросы, он что-то отвечал, а что — не помнит. Сильно болела голова; порой казалось, что все это ему просто снится.

После обеда Климов взял чемодан и пошел в другую комнату; Прозоров остался на кухне. Сколько он просидел так — не помнил, но, когда вдруг очнулся, ему послышалось, будто кто-то там, в комнате, работает телеграфным ключом.

Прошла первая ночь.

А на рассвете следующего дня Климов и Николаев сказали, что уходят. Чемодан они велели сохранить в надежном месте. Когда нужно будет, за вещами придет либо кто-нибудь из них, либо другой человек, который должен сказать пароль: «Федор Данилович? Я от Федора из Пскова».

На прощание Климов и Николаев оставили Прозорову полбуханки хлеба, банку мясных консервов, несколько кусков сахару и двадцать тысяч рублей — две пачки, по десять тысяч в каждой. Они ушли, а Прозоров не мог найти себе места.