Иосиф Лоркиш - Невидимые бои

— Ишь хитрец, — усмехнулся Поляков. — Но я бы все-таки постарался не упустить из виду ту женщину. Ошибку, думаю, вы исправите сами. Итак, подведем итог, Волосов?

— Занимаюсь Шестой Советской.

— Голов?

— Разыщу ее, Александр Семенович, можете не сомневаться. Если только жива — разыщу. Начну сегодня же.

— Воронов?

— Займусь госпиталем, телефонами и Большой Пушкарской.

— Так. А кто займется Ольгином?

— Придется пока мне самому, — сказал Морозов.

Поляков кивнул.

— Мне почему-то кажется, — задумчиво сказал он, — что там кроется главное звено этой цепочки. Ну ладно, жизнь покажет.

— Да, вот еще что, — добавил Поляков, когда уже все собрались уходить. — Надеюсь, вы не поймете это как недоверие. Операция очень серьезная, сложная и должна быть решена как можно быстрее. Я решил подключить вам в помощь одного опытного, умного человека.

Он внимательно оглядел всех. Чекисты настороженно молчали.

— Это Озолинь. Он только что выписался из госпиталя и будет работать моим помощником.

Чекисты заулыбались. Еще бы, Озолинь! Даже те, кто не знал его лично, слышали о нем столько хорошего, что работать с ним считали за честь. А Воронов подумал: «Вот недаром, видно, я вспомнил его сегодня».

Высокий, худой, с вытянутым лицом, капитан государственной безопасности Озолинь явился на прием к Полякову.

Дмитрий Озолинь службу начал еще с Дзержинским. Опытный, смелый, принципиальный чекист, он в начале войны был заместителем начальника контрразведки одной из армий Ленинградского фронта, участвовал в боях на Невской Дубровке. Был ранен, в легких обострился старый туберкулезный процесс, и пришлось чекисту месяца два пролежать в стационаре на улице Воинова.

Наконец ему полегчало. Не раз Лев Давыдович Ямпольский, удивляясь его железной воле к жизни, говорил лечащему врачу: «Вот человек! Любит жизнь и борется за нее. Если бы не он сам — мы с вами, Софья Алексеевна, ничего бы не сделали».

Наконец настал долгожданный день выписки.

«Хорошо! Не время теперь лежать», — радовался Озолинь.

— О фронте, и даже о Ленинграде, вам думать нечего, — строго сказал Ямпольский.

— Да как же?..

— Вам нужно тепло, обилие еды и покой, — поддержала начальника Софья Алексеевна. — Туберкулез в ваши годы не шутка. В мирное время мы бы добивались направления в Крым, а сейчас… попробуем отправить вас в Алма-Ату, Дмитрий Дмитриевич.

Нелегко пришлось Озолиню в отделе кадров с таким медицинским заключением. Начальник отдела даже слушать его не хотел. И вот тогда, после целого дня просьб и уговоров, Озолинь пошел на прием к Полякову.

В кабинете у старого товарища он разбушевался вовсю:

— Чиновники! Мне — ехать в теплые края?! Мне — в спокойную обстановку! А здесь такое творится… Александр Семенович, вы же коммунист, вы же старый чекист. Неужели возьмете сторону чиновников? Я никуда не поеду. Помогите…

Сначала Поляков хотел было убедить товарища уехать, но вдруг представил себя на его месте и… неожиданно спросил:

— Помощником начальника ко мне пойдешь? Есть место. Если устроит — все улажу.

— Да! Да! — Озолинь прямо-таки выпалил согласие, боясь, что вдруг что-нибудь изменится…

Озолиню, новому своему помощнику, и поручил Александр Семенович проверить материалы группы капитана Морозова и помочь молодым чекистам опытом и советом в сложной и трудной операции.

Через несколько часов после совещания у Полякова Голову удалось разыскать дежурного милиционера, который подобрал возле «Астории» ослабевшую женщину.

— В больницу Куйбышева отвез, — сообщил тот. — Плоха была, совсем плоха.

Вечером Голов отправился в больницу. В книге регистрации нашли запись: 28 января поступила Доронина Наталья Семеновна, 1917 года рождения, проживающая на Большой Пушкарской. Диагноз: двустороннее воспаление легких и дистрофия.

— Я ее двоюродный брат, прибыл на двое суток с фронта. Очень прошу вас пропустить меня завтра.

Ему разрешили, и на следующий день он опять был в больнице.

Когда в коридор вышла Доронина, Голов ужаснулся: он знал, что ей всего двадцать пять лет, а перед ним стояла пожилая, усталая, неимоверно исхудавшая женщина. Только светлые, пышные волосы и большие умные голубые глаза, которые пристально вглядывались в Голова, говорили ему, что она еще совсем недавно была красива.

Он назвал себя, предъявил удостоверение и шутливо сказал:

— Если не ошибаюсь, вы хотели меня видеть. Наше свидание — увы! — тогда не состоялось. Однако я все-таки пришел!

— Вот вы какой двоюродный брат! А я-то думала… Хорошо, что пришли. — Но тут же Доронина, смущенно улыбнувшись, стала просить прощения — вдруг напрасно его побеспокоила…

Она рассказала, что работает инженером в городском жилуправлении. Живет на Большой Пушкарской в трехкомнатной квартире: одну комнату занимает она, а в двух других проживают Голосницыны. Сосед ее, Анатолий Голосницын, взят в армию, а жена его, Зинаида, служит в каком-то госпитале секретарем. Пока тепло было, Доронина жила у себя в комнате, а с наступлением холодов стала ночевать на работе, на улице Герцена.

— Во-первых, отапливать комнату нечем. А потом раздражало меня поведение Зинаиды, — объяснила она, — писем от мужа не получает, а сама веселится, мужчин всегда полная квартира, веселые компании, выпивки. Вы не подумайте, я не ханжа, но ведь кругом горе такое, столько хороших людей умирает. Ох, глаза бы мои ее не видели! Как-то, в конце января, пришла я домой. В тот вечер голова у меня разболелась, приняла пирамидон, решила остаться ночевать. Слышу — по коридору ходит мужчина. Знакомые шаги. Походку Анатолия я всегда угадаю. Его шаги. Его голос. Проходит мимо комнаты, разговаривает с Зинаидой, она ему говорит: «Ее (значит, меня) дома не бывает».

На другой день, рано утром, тоже слышу шаги, но уже другого мужчины. Идет по коридору в ванную. После этого стало тихо, я незаметно выскользнула, — не хотелось встречаться с Анатолием, — не люблю я его.

— А через три дня, — продолжала Доронина, — прихожу снова, встречаюсь с Зинаидой. В квартире тихо. Впечатление такое, что никого нет. Все это меня очень смутило: когда с фронта от мужа получают хотя бы весточку — такая радость, что ее невольно хочется разделить с окружающими. А тут Анатолий как будто и сам появился. Но Зинаида молчит. Непохоже на нее. Подозрительно мне это показалось — уж не дезертир ли Анатолий? Ну я и позвонила вам. Может, неправильно сделала, а с другой стороны, все ведь может случиться в такое время.

Беседу прервала дежурная сестра.

Прощаясь с Головым, Доронина постеснялась подать ему свою исхудавшую руку, только тихо спросила:

— Мы еще увидимся?