Иосиф Лоркиш - Невидимые бои

— Вы Шубина видели? Он рассказал вам о своем успехе?

— Так точно, видел, господин майор! Но ни о чем его не расспрашивал. Я инструкцию хорошо знаю.

Александров понял, почему Эрлих с места в карьер спросил его о Шубине. Вчера вечером они стояли вместе и курили перед ужином, и как раз мимо прошел Шамрай. Успел донести, подлец! А Эрлих торопится проверить. Ну что ж, пусть проверяет.

— Вы хорошо знаете русских. Вы петербуржец. Как вы считаете, кого лучше послать в Ленинград с очень важным заданием? Это должны быть смелые и умные люди.

— Понимаю, господин майор. Но позвольте уточнить: не только умные и смелые. Это еще должны быть такие люди, которым можно верить, — осторожно добавил Александров.

— Верить? Чушь! Верить нельзя никому. Когда я вас отучу от этих русских сентиментов! Вера, совесть — это пустые слова. Наш фюрер избавил нас от этих понятий. Мы на войне, а на войне у солдата не может быть никакой так называемой совести. Что касается веры в человека, так я верю только в то, что человек рискует собой из страха за жизнь, ради славы и ради денег.

Пока Эрлих разглагольствовал, Александров думал о том, как бы перехитрить новоиспеченного майора. Эрлих часто, выслушав соображения своих подчиненных, принимал как раз прямо противоположные решения. Однажды Эрлих даже откровенно объяснил ему, почему он так поступает: «Разведчик, как и дипломат, должен говорить одно, а думать и поступать по-другому».

Александров решил действовать, принимая в расчет эту особенность Эрлиха. Тщательно взвешивая каждое слово, он стал называть имена предателей, о которых Эрлиху было хорошо известно, что они собой представляют. Александров давал этим людям хорошую характеристику, но осторожно, мимоходом, как бы не придавая этому значения, обращал внимание Эрлиха на их недостатки, о которых хорошо знал и сам Эрлих. Не забыл Александров упомянуть и о том, что большинство из предложенных им людей не было достаточно подготовлено для прыжка с парашютом.

Выслушав Александрова, Эрлих недовольно заметил:

— Вас послушать, так все они хорошие. Только вот прыгать как следует не научились.

Эрлих замолчал. Умолк и Александров.

— А почему вы ни слова не сказали об Орлове и Кудрявцеве? — снова начал Эрлих. — Они же летчики. Как вы считаете, они годятся или нет?

— Я знаю их меньше, чем других, поэтому и не стал ничего о них говорить, — спокойно сказал Александров. — В общем, это хорошие парни. И оба — жители больших городов. Так что освоиться в Ленинграде сумеют.

Говоря это, Александров думал: «Перехитрю тебя, скотина. По-моему выйдет».

О Шамрае ничего не было сказано. Но Александров успел заметить, что в раскрытом блокноте Рудольфа значилась фамилия «Плетнев». Он понял, что о Шамрае до его прихода уже был разговор и, может быть, вопрос уже решен.

…Выйдя на улицу, Александров почувствовал, как он устал, как ему тяжело. Стоял тихий предвечерний час. Слегка моросил дождь. Александров пробежал в аллею, укрылся там под развесистым дубом и закурил. Метрах в десяти от него вспыхивали огоньки двух папирос. Вполголоса о чем-то велся разговор. Заметив Александрова, эти двое ушли со своего места, один из них со злостью пробормотал:

— Проклятая овчарка. Всюду выслеживает.

Александров и раньше знал, что его кое-кто называет «немецкой овчаркой» за близость с Эрлихом и другими офицерами. Раньше это его не трогало, а даже в какой-то степени радовало. «Хорошо маскируюсь», — думал он, и еще думал, что он не одинок: есть здесь и другие честные люди. Но сейчас эти жестокие слова очень больно ранили его. Именно сегодня ему так хотелось с кем-нибудь откровенно поговорить, так хотелось хоть немного забыться. Он чуть было не бросился вслед за этими хорошими ребятами, но вовремя остановился. «Нельзя этого делать, — мысленно приказал он себе. — Тебя могут принять за провокатора, и ничего хорошего из этого не получится. Забыл, что говорил тебе Воронов перед отправкой?»

И Александров повторил про себя последние напутственные слова Воронова: «Осторожность. И еще раз осторожность. Помните, что один опрометчивый, необдуманный шаг, одно лишнее слово могут привести к провалу и погубить все дело».

Вечером, выходя из столовой, Александров столкнулся на крыльце с Шамраем. Тот был основательно пьян. Шамрай редко бывал пьяным на улице, а Александрову давно хотелось поговорить с ним именно в такой момент, потому что пьяный Шамрай не умел хитрить.

— Есть р-разговор, — пьяно заикаясь, выговорил Шамрай.

— Может, завтра поговорим. А то мне что-то спать хочется, — стараясь казаться безразличным, сказал Александров.

— Н-нет, с-сегодня. Под-дожди, — упрямился Шамрай.

— Ладно, подожду. Только давай поскорее.

— Ты знаешь, зачем вызывали? — Шамрай испытующе посмотрел на собеседника.

— Откуда же? Ведь я не хожу за тобой следом. Да ведь и вызывают тебя чаще, чем меня. И к Эрлиху, и к Грейфе. Ты же у них больше в доверии, чем я.

— Доверяют, — расплылся в пьяной улыбке Шамрай. — Знают кому. И коньячку сегодня поднесли. Я уж потом еще добавил, у них-то, сам понимаешь, одну стопку только хватил. Задание дают. Я тебе потому говорю, что ты все равно завтра узнаешь. Тебе Эрлих скажет, он тебе все говорит. Обещают на всю жизнь обеспечить. В Ленинград посылают. На полгода. Понимаешь, чем это пахнет? Говорят, что в последний раз. Потом дадут деньги, домик в Германии или Франции — и всё. Вот тогда поживем!

И неожиданно попросил:

— Помоги мне!

— В чем?

— Не знаю, кого с собой взять. Посоветуй.

— А кого предложили?

— Эрлих и Рудольф настаивают на Орлове и Кудрявцеве. Они разбираются в технике, так что сумеют устроиться на военных заводах. Как думаешь, не подведут? Не выдадут?

«Боишься, шкура, — со злорадством подумал Александров. — Не подведут! Не выдадут! Прямо на Литейный доставят».

А вслух сказал:

— Вполне надежные люди.

Шамрай разоткровенничался вовсю. Он рассказал Александрову, что у него в Ленинграде есть одна симпатичная вдовушка, его старая любовь, и она с удовольствием примет его у себя на квартире.

— Поживем, покутим, эх! Денег дадут с собой кучу. Завидуешь мне, а? Ну, будь здоров. Вернусь — тебя не забуду.

И Шамрай, хлопнув Александрова по плечу, шатаясь ушел.

Александров был полностью удовлетворен прошедшим днем. Все идет хорошо. Орлов и Кудрявцев — свои люди. Задания гитлеровцев выполнять они не будут. Он им даст пароль, и они явятся с повинной в советские органы. А Шамрай наконец получит по заслугам.

Александров соображал, как ему завтра поговорить с Орловым и Кудрявцевым по отдельности. Надо объяснить им, как они должны действовать, перейдя линию фронта. Подтвердить, что, если они явятся в нашу контрразведку и во всем признаются, да еще доставят Шамрая, репрессий по отношению к ним не будет.