Захарий Захариев - Верность

— Ну ничего, Биримиров. Все равно вам от него не было никакой пользы.

— Речь идет не о пользе, господин генерал. Один самолет и одного летчика мы чуть не отдали немцам по нашей глупости. Завтра он мог бы бороться против нас, против Красной Армии. Мне стыдно, господин генерал, стыдно за всех нас и за вас тоже.

— Я понимаю, — согласился генерал.

— Дальше. Как вы можете так говорить, — продолжал полковник Биримиров, — «вам от него не было никакой пользы»? По-вашему выходит, что следует всем, от кого нет никакой пользы, разрешить улететь на наших самолетах куда им вздумается?

— Вы еще получите «яки», Биримиров.

— Что мы еще получим самолеты Як-9, спору нет. Что эти самолеты лучше, чем Ме-109, об этом свидетельствуют воздушные бои. Но самолет, на котором улетел ваш «честный патриот», куплен на народные деньги, господин генерал. А вы с легким сердцем дарите его немцам. Вам действительно не о чем сожалеть?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы очень хорошо понимаете. Нам известны связи Владимирова с полковником Николом…

При этих словах на лице генерала выступил пот, его глаза засветились тревожным блеском.

— Вы меня запугиваете?

— Нет, говорю вам только правду, может быть неприятную вам.

— У вас есть еще что мне сказать?

— Есть, — ответил Биримиров. — Сегодня получено сообщение, что советская пара истребителей сбила «мессершмитт» с болгарскими опознавательными знаками.

— И вы предполагаете, что это был фельдфебель Владимиров?

— Не предполагаю, а знаю точно.

— А Владимиров жив или убит? — Генерал не мог овладеть собой, несмотря на все усилия.

Биримиров заметил это, но не мог понять, что интересует генерала и чего он боится, то ли того, что Владимиров убит, то ли того, что он остался жив. И полковник решил не отвечать прямо на его вопрос.

— Я позволил себе от вашего имени поблагодарить советских летчиков и полагаю, что вы одобрите мои действия.

— Разумеется, разумеется, Биримиров. Только… Владимиров жив или убит?

— Не все ли вам равно, господин генерал? Если он жив, мы будем его судить. Если убит, то получил по заслугам.

То ли из жалости к этому вконец растерявшемуся человеку, то ли из уважения к более старшему по званию полковник Биримиров сменил тон.

— Так и быть, скажу вам правду, господин генерал. Владимиров убит.

Генерал вытер пот со лба, вздохнул и поднялся. Спазма, сдавившая ему горло, начала исчезать, самообладание возвращалось к нему. Последний свидетель был мертв…

— Я восхищен советскими летчиками, Биримиров, можете мне поверить.

Биримиров поверил ему. Но генералу Нанчеву этого было мало. Он был достаточно умен, чтобы понять, что его карта бита.

Неделю спустя он подал в отставку…

Удивительны пути любви. Иногда довольно одного взгляда, одного только звука голоса, одного поступка — и она приходит. Потом чувство начинает подвергаться испытанию жизни.

Порой такое испытание превращается в драму, испепеляющую души…

Иногда, прежде чем проснется любовь, пробуждается пол — биологическая основа того сложного и неуловимого человеческого чувства, которое влечет друг к другу мужчину и женщину. Но скоро оказывается, что фундамент для любви есть, а здания нет.

Иногда любовь рождается из сострадания, из разделенного страдания.

Любовь пришла к Галине от одиночества, от сострадания, от страстного желания быть нужной, необходимой тому, другому.

Хорошо, когда один стремится к другому, зная, что необходим ему, раньше чем подумал, что нуждается в нем сам.

Галина знала, что она еще неопытная радистка, и потому упорно училась и во время работы и в свободные часы. Она знала, что Анатолий был бы ею доволен и отец — тоже. «Человек потому человек, что у него есть цель и он знает, как ее достигнуть», — она помнила эти слова отца.

Но с тех пор как в полк прибыл Горан, она все чаще думала, что скажет он, будет ли он ею доволен. И то, что она незаметно поставила его рядом с самыми дорогими ей людьми, вначале испугало ее. Но тех уже не было, они жили только в ее памяти, а Горан был живой человек, он ходил, дышал, ненавидел, дрался. С ним можно было поговорить, поделиться мыслями, можно было выплакаться у него на плече… Постепенно мысль о Горане пускала корни в сердце Галины и рождала желание жить и желание делать все, что можно, чтобы скорее наступил мир. С каждым новым днем ей все больше казалось, что она должна быть рядом с Гораном, знать, о чем он думает, что делает: быть рядом с ним, чтобы беречь его и заботиться о нем…

Однажды он пригласил ее прогуляться, а она отказалась. Ей стало страшно. Страшно за себя, за свое чувство. Любовь тогда красивее всего, когда она предчувствие, когда ничего еще неизвестно… Но ведь надо же было спуститься с высот на землю. Что же это за любовь, если она боится реальной жизни!

Прозрачный как слеза ручеек постепенно становится речкой, все больше притоков наполняют его своими водами. Эти притоки несут сложность будней, заботы и тревоги… Влюбленные становятся супругами, запряженными в одно ярмо, подгоняемыми одной плетью — плетью привычек и необходимости. И каждая пара предоставлена самой себе. Как это получается? Отчего это все так? Еще никто не ответил на этот вопрос и не скоро ответит…

Галина лежала на походной постели одетая, накинув на себя шинель. Печка — неизвестно где раздобытая солдатами металлическая бочка — гудела, дрова трещали, и из дверцы выскакивали искры. Она читала книгу, но ее мысли были далеко. Полчаса назад возвратился из воздушного боя Горан.

С того дня, когда она принесла ему радостную весть и он поцеловал ее, они больше не виделись. А она трепетала при каждом его вылете. Она верила, что с ним не может, не должно случиться ничего плохого, но успокаивалась, только когда он приземлялся. Сейчас он был где-то здесь, рядом. Может быть, как и она, лежит на своей постели, отдыхает… Может, даже думает о ней…

Нима прошла в боях и непрерывном продвижении вперед.

Война, как плотина, сдерживала любовь Галины и Горана, а чувство их росло, наполняло собой всю их жизнь. Случайные встречи, обычные разговоры в присутствии посторонних, взгляды, бросаемые друг на друга украдкой, — вот чем приходилось им довольствоваться.

Настал долгожданный день — фашистская Германия капитулировала. Незабываемый день. Солдаты выбегали из окопов, поднимали автоматы и винтовки и салютовали в честь победы. Каждый встречал этот день по-своему, но каждый — дав волю чувствам, сбросив с себя весь груз испытываемого до сих пор напряжения. И только теперь все удивились, как они могли выдержать эти годы.

Самыми счастливыми были Галина и Горан. Стоял прекрасный, теплый вечер, ивы и тополя были похожи на призрачные тени, на водной глади реки блестели полосы расплавленного зеленоватого серебра. Они сидели на молодой траве, прохладной и мягкой как шелк. Горан обнял девушку за плечо. Они молчали. Галина думала о том, что никто не ждет ее дома, только одни портреты будут там смотреть на нее печальными глазами, что ей невыносимо будет жить одной среди стольких воспоминаний, что у нее на всем свете есть только один близкий человек — Горан. Но… у Горана есть родина, мать, братья. А как ей жить без Горана?