Николай Асанов - Катастрофа отменяется

Все разговоры о том, чтобы пойти «в полчок» или командовать батальоном, кончились. Начальство, решило, что майор Сибирцев, знающий язык врага и специально обученный штабной работе, должен пойти в один из отделов штаба армии. А начальству виднее — как оно решило, так и будет.

Одно утешение осталось у Сибирцева: на этой работе он окажется ближе к Марине. Теперь, казалось ему, немедленно и из первых рук получит он сведения о жене.

Внешность начальника разведки, в распоряжение которого поступал Сибирцев, несколько разочаровала его. Майор предполагал увидеть хотя и немолодого, но представительного офицера, а им оказался не только пожилой, но и чрезвычайно усталый человек, с лысинкой, похожей на большую медную монету, с брюшком, откровенно выпиравшим из-под мундира, очень похожий на какого-нибудь начальника маленького треста, кабинетного деятеля, вся дорога которого — от стола до автомобиля. А Сибирцев уже был наслышан, что Масленников много работал за границей, знает четыре языка, во время войны не однажды совершал прыжки с парашютом в тыл противника… И это несоответствие между делами Масленникова и его обликом поразило Сибирцева.

Выслушав короткий рапорт молодого офицера и расспросив его о прошлой службе, Масленников вдруг сказал:

— Вижу, наслушались баек о нашей работе! Так вот, запомните, все байки забыть, начинать с азов! За линию фронта вас не пошлют, и разоблачать вражеских шпионов будут тоже другие! Ваше дело будет тихое: получать собранные другими людьми данные и суммировать их. Тут вот в характеристике ваши преподаватели расщедрились, сообщают, что у вас развито аналитическое мышление. Вот и докажите, как оно развито…

Подполковник сел за стол и, как-то нечаянно задев локтем, повернул к Сибирцеву стоявшую на столе фотографию в рамке. На фотографии был изображен юнец лет семнадцати, вооруженный кавалерийским карабином, с двумя гранатами-лимонками у пояса, в какой-то двухэтажной папахе. Сибирцев невольно уставился на фотографию. Подполковник, перехватив его взгляд, усмехнулся, спросил:

— Не узнаете? Я таким в юности был… Для человека с аналитическим складом ума этот снимок — диаграмма роста…

Сибирцев смиренно принял урок. Да, диаграмма была выразительной, Сибирцев сейчас именно такой несмышленый юнец, какой изображен на фотографии. Но в то же время у него не было никакого желания стать впоследствии похожим на Масленникова, пусть он и трижды прославленный разведчик.

Разговор как-то оборвался, и несколько минут оба молчали. Подполковник сделал вид, что очень занят раскуриванием трубки, а Сибирцев соображал, что делать, если новые обязанности придутся ему не по сердцу.

Но вот трубка наконец раскурилась, и подполковник совсем другим тоном, как-то по-домашнему, принялся рассказывать Сибирцеву о его будущей работе. И тот невольно замер.

Каждую ночь линию фронта то тут, то там переходили разведчики. Иногда они не возвращались. Но те, что приходили обратно, приносили бесценные сведения о минных полях, системе обороны, резервах противника. И все эти данные скапливались здесь, в центре, анализировались, перепроверялись, заносились на карты, становились точками зеркального изображения всей оборонительной системы противника.

С немецкой стороны время от времени появлялись перебежчики. Теперь, когда обещания фюрера лопались одно за другим, как мыльные пузыри, неверие постепенно подтачивало воинский дух немецкой армии, и наиболее умные начинали думать о будущем… Показания перебежчиков тоже поступали сюда, но они требовали особо тщательной проверки. Только после того, как не оставалось никаких сомнений в правильности этих показаний, они становились дополнительными данными на зеркальном изображении обороны противника.

Летала воздушная разведка. Аэрофотоснимки перепроверялись здесь наземной разведкой и постепенно прибавляли новые данные к сумме ранее собранных.

В тылу действовала дальняя разведка. Редкие радиограммы — за каждой неизвестной рацией немцы охотились с большим остервенением, чем за подпольными группами сопротивления, — еще более увеличивали глубину видения обороны, настроений, резервов и намерений противника…

Подполковник извлек из сейфа последние документы, карты, сводки и предложил Сибирцеву приступить к работе по суммированию этих материалов, что будет совсем нетрудно.

— Особенно, если у вас действительно развито аналитическое мышление! — добавил он.

Георгий несколько стушевался.

— У вас есть еще вопросы, майор?

Сибирцев вытянулся, как-то глухо сказал:

— Простите, товарищ подполковник, может быть, я и не имею права… Но моя жена служит в армейской разведке, и я хотел бы знать, когда смогу повидать ее?

Масленников испытующе глядел на новичка. Он не мог не признать, что у этого молодого майора есть выдержка. Он ждал этого вопроса с первого мгновения встречи, но офицер молчал, и Масленников подумал даже, что это просто однофамилец мужа Стрельцовой, а если и тот самый Сибирцев, то, может, не знает, где теперь служит жена, и даже собирался задать наводящий вопрос. Но нет, офицер знал и молчал. Сильный характер!

Тем более не следует ослаблять его волю.

И подполковник спокойно спросил:

— Фамилия?

— Лейтенант Стрельцова.

— Вспоминаю. Хорошая разведчица. В настоящее время находится на задании. Я извещу вас, как только она вернется.

— Разрешите идти, товарищ подполковник?

— Да. Приступайте к работе.

Когда Сибирцев вышел, подполковник еще долго сидел за столом, подперев голову руками. Потом открыл нижний ящик стола, вынул оттуда заброшенный стилет, посмотрел на него и с нескрываемым отвращением швырнул обратно. Перед столом подполковника снова словно бы стояла Стрельцова, такой, какой она явилась к нему в последний раз за инструкциями. Красивая светловолосая женщина с синими глазами, смотревшими так, словно она запоминала все, что видела, запоминала навечно, чтобы потом когда-нибудь вспомнить и описать с точностью исследователя.

Подполковник тогда спросил ее о «людях Гейнца».

— О, они знали меня под другим именем и в другом месте! — равнодушно ответила Марина Николаевна.

— По у них, видимо, есть ваши фотографии?

— Несомненно! Но ведь и они — люди. Теперь им пришла пора думать только о собственной шкуре.

— А те, кто организует «вервольф»? Ведь они-то не уйдут до конца!

— Не думаю, чтобы у них что-нибудь вышло из этого «вервольфа»! Для партизанских действий нужны люди, верящие в свою правоту и пользующиеся полной поддержкой населения. А фашизм подорвал эту веру бессмысленной жестокостью. И потом, фашисты собираются применить тактику «выжженной земли» даже на собственной территории. Думаю, что при такой тактике у них не останется ни одного человека, который пожелал бы защищать фашизм…