Павел Андреев - Самовывоз

Комбинат «Прогресс» и Дарига родились почти в один год. В это же время мы с Шасом парились в Афгане — тоже не «песочные часы» там делали. Государство тасовало нас, как колоду карт — крапленую ему одному известным способом. И вот, в пункте Кiшкинтай была сыграна партия, карта Шаса была бита — в прямом и переносном смысле.

Оказавшись одновременно в одном месте, мы разлетелись, как осколки — взаимно реализуясь друг против друга. Человек, которому не хватает самоуважения, бежит от двух «преследователей» — от реальности и собственных мыслей. Если у меня с Шасом одна реальность, тогда… — мы думаем по-разному…

Я не знал, на основании чего Шас вдруг принял такое решение? Да я сам не знал, почему я принял такое решение по отношению к Шасу? Мы даже не успели обменяться мнениями по этому поводу! Мозг принимает решение за 20–30 секунд до того, как человек об этом узнает…

Что узнал тогда Шас — я не знал. Что узнал я? Я пытался это понять…

В Аксу я Бакана не нашел. Плутая по занесенным снегом улицам, стучась в двери землянок и вполне приличных домов, я узнал, что «такого здесь нет». Мне посоветовали, поискать в «пятиэтажках Заводского» — в поселке по другую сторону трассы из Аксу.

Прототипом для первых «хрущёвок» стали блочные здания (Plattenbau), строившиеся в Берлине и Дрездене с 1920-x годов. Строительство «хрущёвок» продолжалось с 1959 по 1985 год. В 1956–1965 годы в СССР было построено больше тринадцать тысяч жилых домов, и почти все — пятиэтажки.

В одной такой панельной пятиэтажке, с выбитыми на лестничных пролетах окнами (зимой!), вывороченной подъездной дверью, я нашел Бакана. Поиски заняли минут сорок, из них большая половина времени ушла на вежливое общение с прохожими, уточнение несуществующего адреса, полученного мной из сомнительного источника. В последние пять минут своего поиска, я подъехал к местному магазину, пристроенному к панельной пятиэтажке. У входа тусовался какой-то бродяга. Пара вопросов, оплата информационных услуг по заявленному тарифу и я уже имел полную информацию о Бакане — даже номер его сотового телефона!..

Я стоял на площадке пятого этажа, перед обшарпанной дверью однокомнатной квартиры. На мой стук дверь ответила гулким эхом пустой квартиры. Я еще раз ударил в «барабан» — послышался какой-то шорох. Я набрал номер сотового Бакана — за дверью громко зазвонил телефон.

— Привет, — поздоровался я, с ответившим на мой звонок, человеком.

— Привет, — устало ответили мне.

— Бакан ты? — проверил я сам себя.

— Я, — ответил человек на том конце радиоканала.

— Ты где? — спросили меня.

— Я перед дверью, которую ты мне не открываешь, — в доказательство своих слов я ударил ногой по двери.

Связь прервалась. За дверью началось движение — деревянное дверное полотно с одинаковым качеством транслировало звуки в обе стороны. Наконец дверь открылась и я вошел в маленькую прихожую типовой однокомнатной хрущевки. Это был классический притон. Обуви в прихожей не было — никто не разувался. Запахи, грязь, сломанная старая мебель, грязные окна без солнечного света — так выглядят берлоги «трефовых тварей»?

«Поэта далеко заводит речь» — Цветаева сказала. Этих утырков в эту дыру тоже чьи-то слова привели. Если верить Шасу и слово это «дыхание твари», тогда язык — это вирус, оккупировавший мозг и заставивший мозг развиваться, чтобы этот вирус обслуживать. Язык адаптировался к мозгу в гораздо большей мере, нежели мозг эволюционировал в сторону языка. Шизофрения — плата человечества за умение говорить.

Одни виртуозно играют механизмом речи, получая недоступный для посторонних товар. Другие говорят немыслимо, это вообще не язык. Я не слышал речь людей, впустивших меня в квартиру, и думал: у этих людей может вообще не быть никакого мозга. С какой стати этим людям долго жить? У них нет никакой цели существования, нет никакой идеи, нет картины мира, она распалась на молекулы, одна называется «водка» или «косяк», другая — «колбаса». Речь это показатель уровня сознания. Было жуткое чувство, что происходит некая мутация — обитатели притона разговаривали жестами….

Язык дельфинов никогда не будет расшифрован — уверен. Язык — не словарь. Язык — это набор единиц плюс правила. У нас в голове есть списки чего-то и многочисленные списки правил, по которым с этими единицами нечто происходит. Эти списки выглядят не так, как в словарях, а правила не так, как в учебниках. Здесь у нас нет никакого ключа, нет отмычки. Это не вопрос техники. Это вопрос какого-то другого хода — не количества фактов, а того, что с ними делать. Здесь должен произойти некий философский или методологический прорыв. Про людей мы, по крайней мере, знаем, что в их языке есть слова, морфемы, фонемы, синтаксис, что есть тексты.

Есть, условно, стили языка — «низкий», «заборный», «средний». И есть «высокий» — виртуозные игры с языком. Сейчас эти границы фактически исчезли. Будто перевернули банку, и поднялась вся муть со дна. То, что было «низом», стало «средним», что было «средним», стало «высшим».

Почему?

Из детей, которые на вопрос, кто такой Гитлер, отвечают — джазовый музыкант, вырастет не просто быдло. У них все реперные точки не просто смещены — заменены. Посмотрите на рекламу: на экране женщина — зашлась прямо, будто Данте прочла, а это все про пятновыводитель — ковер почистить. Безумие. Если дитя неразумное окружить слоганами вроде «ведь ты этого достойна», откуда взяться пониманию, что жизнь дана один раз и надо стать максимально лучшим из того, на что человек годится?

Я, например, послушав самого себя на диктофонной записи, сделанной в момент переговоров, решил, что говорит какой-то шизофреник. На записи я говорит очень много, очень сложно и гиперправильно. В фразах было много оборотов, масса редких слов, странных ассоциаций. При этом в речи почти не было смысла. Казалось, что мозг говорящего, словно вхолостую работающий компьютер, безошибочно воспроизводящий алгоритмы построения фраз, сам себя съедал. Возможно — я так же пишу. Слава, Богу, читаю правильно.

А вот у Шаса, например, при его стабильном маниакальном состоянии, очень быстрая речь; он захлебывается, не делает пауз, слишком спешит, чтобы следить за правильностью построений. Часто его речь — обрывки фраз, этакая пулеметная лента.

Ладно, мы с Шасом — контуженные. А помните у Гарбачева: «Ей нужно поэтому такое так сказать»? У нас в городе был случай. У ребенка не было слуха от рождения, а родители ухитрились не замечать этого пять лет! Вот куда эти ушлепки смотрели?! Обратились к врачу, только когда насторожились, что ребенок не разговаривает. Конечно, не разговаривает — потому, что ничего не слышит! Это реальный факт. Какие дети вырастут в таких притонах? То, что добывание одежды и еды для миллионов людей перестало быть проблемой, не привело их к изучению Монтеня.