Игорь Срибный - ПЛАСТУНЫ

Наконец, все было готово, и раненные, уложенные в повозки по трое в ряд и закутанные в теплые бурки, воспрянули духом.

Для охраны обоза Зарубе пришлось отрядить десять пластунов, посадив возницами легко раненных, и теперь в отряде оставалось совсем мало людей, а раненных все еще оставалось в кошаре около сотни.

В ночь штурма задул устойчивый восточный ветер, бросая охапки дождя на лагерь горцев.

Шамхала это обрадовало: «Ветер будет относить звуки, когда воины начнут растаскивать завал». И как только стемнело, горцы тут же стали вязать хлысты деревьев к постромкам и разбирать завал.

Работа оказалась не такой легкой, как думалось шамхалу и его амирам. Ноги лошадей, вынужденных растаскивать тяжелые, перепутавшиеся ветвями и корневищами стволы деревьев, разъезжались в непролазной грязи, они в страшном напряжении своих лошадиных сил рвали постромки и крепкие ременные веревки, и очень медленно сдвигали стволы в стороны, освобождая проход. На этот неимоверный труд ушло почти все ночное время. Но шамхал решил не отменять штурм, хотя русские наверняка и видели, и слышали расчистку завала, и теперь уж точно ожидали нападения горцев.

Шамхал хотел послать вперед хиджретов, но их амир Караташ, объяснил ему, что в этом месиве, которое устроили рабочие лошади, расчищая завал, его боевые кони просто завязнут, поскольку обучены скакать, а не месить глину.

И тогда шамхал вынужден был отправить первыми в бой своих личных нукеров, потому что первый успех был важен и, уже не приходилось жалеть даже собственную армию.

Нукеры построились в боевой порядок: впереди лучники, за ними – стрелки с ружьями, замкнули строй копейщики, и двинулись в узкий проход.

Нукеры уже миновали оконечность завала, и лучники, держа стрелы на боевых упорах луков, были готовы поразить врага, но русские не показывались, и не стреляли. Строй нукеров, не видя противника, в замешательстве замедлил ход, а затем и вовсе остановился…

И именно в этот момент прогремел взрыв. От взрыва содрогнулась и полыхнула земля, подняв в небо огромный столб огня, обломков деревьев и комьев земли, в котором кувыркались подброшенные взрывной волной тела нукеров и оторванные взрывом руки, ноги, части тел… Миллионы раскаленных капель швырнуло ветром на лагерь шамхала, в котором мгновенно вспыхнуло все – даже то, что было промокшим насквозь за несколько дней дождей, и, казалось, не должно было гореть.

Хиджреты, стоявшие в готовности к атаке ближе всех к зоне взрыва, погибли почти все, и теперь по лагерю метались, сшибая людей, их обезумевшие лошади. Паника была полной. Никто из горцев и не помышлял о каком-либо сопротивлении, а тем паче о стремительном броске в атаку…

И только теперь русские, которые заранее оборудовали огневые точки на крышах саклей, открыли прицельный огонь, выбивая горцев десятками.

Шамхал, чудом уцелевший после взрыва, хотя находился рядом с хиджретами, затушил воспламенившийся каптал из китайского шелка, просто упав в лужу. Поднявшись, он был страшен – в обгорелых ошметках одежды, с обожженными кистями рук, весь облепленный грязью и забрызганный кровью павших воинов. Шатающейся походкой пошел он по лагерю, выискивая что-то блуждающим взором. Наконец, ему на глаза попался кусок какой-то тряпки грязно-белого цвета. Шамхал нацепил ее на клинок сабли и пошел в сторону прохода, размахивая своим «белым» флагом над головой. Глядя на шамхала, горцы стали успокаиваться и, прекратив бестолковую беготню в поисках убежища, стали жаться к скалам, освобождая площадь, где совсем недавно стоял их лагерь, давая возможность русским увидеть шамхала со знаком переговорщика и прекратить стрельбу.

Кто-то из егерей, заметив шамхала с белым полотнищем в руке, крикнул об этом вниз, егерям, заряжающим ружья, а уж те доложили об этом полковнику Зырянскому, наблюдавшему за ходом боя через узкое окошко-бойницу сакли.

Полковник тут же дал команду прекратить огонь и, одернув китель, вышел навстречу поверженному противнику.

Они встретились на месте взрыва, где теперь зияла огромная воронка, разделяющая противоборствующие стороны. Все вокруг, даже земля, пропитавшаяся нефтью, дымилось и горело, и шамхал, грязный и обожженный, в отсветах пламени выглядел ужасным демоном из преисподней…

Шамхал, не снимая с клинка белое полотнище, глубоко вонзил его в землю, давая понять, что горцы прекращают сопротивление. А затем, сняв с себя дорогой пояс, на котором висели два кинжала дамасской стали в золоченных ножнах, бросил пояс в воронку, из которой все еще поднимался дым, остро пахнущий сгоревшим порохом.

- Господин полковник, я прошу дать нам время оказать помощь раненным и предать земле убитых до захода солнца, как велит наш обычай, - низко поклонившись, сказал шамхал. – А завтра поутру прошу Вас принять меня и оставшихся в живых амиров, чтобы обсудить создавшееся положение и принять решение, которое устроит все стороны.

- Вы же знаете, эфенди, что непременным условием нашего царя-батюшки является обеспечение мира на Кавказе путем признания власти России всеми народами и племенами, его населяющими. Поэтому решение может быть принято только одно – Кавказ входит в состав Российской империи и живет по ее законам!

- Господин полковник, - шамхал снова глубоко, в пояс поклонился, - я прошу Вас, как человека чести, как офицера, дайте нам время разобраться с нашими потерями. Давайте вопросы политики перенесем на завтра. Вы же видите, в каком состоянии мое войско! Я предлагаю встретиться завтра в полдень и спокойно обсудить все вопросы, - шамхал склонился в поклоне.

Полковник кивнул головой, задержав голову в нижнем положении в знак соболезнования, затем четко, по-строевому развернувшись, направился в сторону селения.

Поэтому он и не видел, как шамхал, злобно сощурив глазки, заплывшие жиром, плюнул ему вослед.

Зато это прекрасно видел сотник Драгомил, все время их беседы державший шамхала на прицеле…

Утром, преодолев долгий, тяжелый путь по раскисшей глине, и окончательно измотав лошадей, не привыкших ходить в обозе (все же это были боевые кони, а не обозные битюги), пришли повозки с раненными.

В селении сразу началась суета, связанная с размещением раненных и оказанием им помощи: многие нуждались в срочном оперативном вмешательстве. Уже к полудню доктор полка и три фельдшера буквально валились с ног, а работа была выполнена едва на треть.

В этот момент, когда практически весь казачий стан представлял собой огромный лазарет, и явился на переговоры шамхал Тарковский с делегацией.

Его острые глазки мгновенно оценили ситуацию и возможность выгодных «торгов» с русскими. Обремененные таким количеством раненных, которыми были забиты все более-менее приспособленные для жилья сакли и навесы, казаки и егеря не могли оказать серьезного сопротивления, поскольку в случае нападения горцев все усилии вынуждены будут направить на защиту раненных.