Вадим Очеретин - Я твой, Родина

Николай коротко рассказал о памятном бое в лесу, когда у головного танка разведки порвалась гусеничная лента.

Потом за командиром бригады пришли от генерала, который приехал отдать распоряжения. Полковник наказал никому не расходиться и отправился с майором Никоновым. В дверях им встретился капитан Фомин. Комбриг велел и ему подождать.

Иван Федосеевич не удивился, встретив Николая.

— Ага, ты уже здесь? А говорили — тяжелое ранение…

Николая так и подмывало броситься Ивану Федосеевичу на шею. Но он только старательно вытянулся и строго по-военному приветствовал капитана. Иван Федосеевич посмотрел ласковыми глазами и угадал его желание.

— Ну, дай я тебя обниму.

Юрий, сияющий, стоял в стороне. Он снял шлем и потрясал им над головой.

— Вот теперь дадим копоти!

Николай высвободился из крепких рук капитана и проковылял к дивану, увлекая за собой Юрия.

— Рассказывай, как дела. Когда «Красное Знамя» получил?

Иван Федосеевич, садясь за стол и раскладывая свои бумаги, отрекомендовал:

— Не шути с ним. Он отличился здорово. Показал настоящий танковый характер. Один за весь экипаж в бою орудовал. Ситникова и Пименова ранило. Он сам сел за рычаги, привез их в медсанвзвод и снова в бой поехал. Сам машину вел, сам из орудия стрелял. Генерал как узнал, так сразу орден и вручил.

— Да ну? Генерал?

В комнате, где прежде, очевидно, была столовая многочисленной семьи, становилось душно, накурено. Вошла пожилая хозяйка — полная бледная женщина с подпухшими измученными глазами. Робким голосом, стоя на пороге, она что-то сказала. Николай подтолкнул Юрия.

— Окно открыть просит. Да, да, пожалуйста, откройте, — сказал по-немецки.

Женщина медленно прошла через комнату. Юрий поднялся, чтобы помочь ей.

— Это чьи портреты висят на стенах? — поинтересовался Николай. — Спроси-ка, я чего-то не могу такую фразу соорудить.

Юрий перевел. Женщина, — казалось вот-вот расплачется, — рассказала о шести сыновьях и о муже-враче, которые погибли. Она каждый раз вздрагивала, когда Николай что-нибудь переспрашивал или вставлял свои замечания.

— Вот вам пожалуйста — один погиб во Франции, трое в России, двое на Балканах, один у себя в Германии, — повторил Николай и спросил по-немецки: — А за что они погибли?

— За фюрера, — смиренно ответила женщина.

Юрий несколько раз порывался что-то сказать и, наконец, спросил:

— Ну, а что дальше? Как жить дальше будете?

— Гитлер капут, — как заученное, произнесла она.

— Оставьте ее, — сказал Иван Федосеевич. — Не знает еще она, как жить будет.

— Конечно! — подтвердил Николай. — Попробуй-ка проживи под фашизмом двенадцать лет — голова соображать перестанет.

Женщина поклонилась и вышла.

— А вообще интересно, — продолжал Николай. Ему после долгих размышлений в госпитале хотелось порассуждать. — Мы ведь сколько городов ни занимали, жителей почти не видели. Прячутся. А как только вылезать начнут, мы дальше едем. Вот пехоте нашей интереснее. Ну, ладно. Кончим войну — разберемся. Обязательно разберемся. Расскажи-ка лучше, Юрий, как тебе генерал награду вручал. Он разговаривал с тобой?

— Конечно, — произнес Юрий тоном, не допускавшим возражения. — Вручил он мне орден и сразу спрашивает: «Что самое главное для бойца на войне?» А у меня настроение, сам понимаешь, веселое. Я и отвечаю ему: «Самое главное, товарищ генерал, силу в себе чувствовать». Генерал мне: «Какую?». «Общую», — говорю. — «Как это понять, — общую?» Я ему и начал рассказывать, как один в машине оказался. «Берусь за рычаги и вспоминаю пословицу: «Один в поле не воин». А у самого в голове другая мысль. Рычаги ведь мастер делал, советский человек, там, в тылу. Он когда делал их, думал о танкисте, который за них держаться будет. Правильно? Затем облокотился о борт, — а броню ведь наш сталевар изготовил…

— Точно! — вырвалось у Николая. — Сталевар!

Юрий увлекся, приободряемый его восхищенным взглядом:

— Дальше — снаряды: их наши девчонки вытачивали. Пулемет, рация, орудие — все ведь нашими людьми сделано, и все обо мне думали. Правильно я говорю, Иван Федосеевич? — Тот молча кивнул, улыбаясь одними глазами. — Получается, что я не один в машине, а добрая сотня людей со мной. И вот как почувствуешь, что все победить хотят…

— Ну, а что генерал сказал? — Николай ловил каждое слово Юрия.

— Генерал говорит: «Больше, чем сотня». И смеется.

— Вся страна! — воскликнул Николай.

— Ну, конечно!

— Верно сказано. Но и это не самое главное. Самое, самое главное на войне то, что и во всей жизни. Надо во всей жизни вперед идти. И не так, чтоб тебя за уши тянули, а самому стремиться. Точно?

— Ты что-то туманно выражаешься.

— Тума-анно? Ничего не туманно. Есть люди двух сортов. Одни идут вперед, таких большинство, и с ними надо шагать. А других — ведут…

— Все идут. Только с разной скоростью.

— Не-ет. Все мы должны быстро идти, все должны водителями быть: мы вон пол-Европы против фашизма повели. А у нас у самих есть еще такие, которых надо за ручку вести. Они ко всему безразличные, пассивные. Да, да. Им — была бы сила, которая их потянет. А самим — все равно, что сегодня победить — что через год, что идти к коммунизму — что на месте стоять. Им — что есть, то и ладно.

Капитан Фомин прислушался к разговору.

— Что это вы там о коммунизме?

— Ну, а как же? Война закончится — что делать станем? Ведь не пировать же до скончания века. Скажите, Иван Федосеевич, — что важнее: силу народа в себе чувствовать, или вперед идти в первых рядах?

— Нельзя так ставить вопрос, — сказал Юрий горячо. — «Или», «или» — это неверно.

— Если силу Родины в себе не чувствуешь, вперед не пройдешь, — заметил Фомин.

— Да. А если чувствуешь, то не будешь сиднем сидеть, — добавил Николай.

— Тоже верно. — Иван Федосеевич одобрительно закивал ему и перевел ласковый взгляд на Юрия. — Если учесть, что первое — для нас само собой разумеется, то, конечно, силу эту надо использовать с толком на большие дела. Плохо, если у человека есть сильный голос, а он не будет в строю запевалой. Правильно?

Юрий, подняв голову, смотрел Ивану Федосеевичу прямо в глаза.

— Конечно, правильно.

— Да. А ты, Николай, еще не поздравил Юрия.

— С чем?

— Подал заявление в партию. Скоро на собрании разбирать будем — достоин ли быть кандидатом.

— Юрка! Поздравляю.

Николай набросился на него опять с объятиями и повалил на диван.

Вошел майор Никонов, за ним показался комбриг.

— Все еще не наобнимались? Вот два друга — пурга да вьюга.

Старшие офицеры уже были в комбинезонах. Движения полковника стали более резкими и отрывистыми. Юрий и Николай встали, как по команде «смирно», и одновременно, не сговариваясь, спросили: