Григорий Покровский - Развал

— Да, это ясно как белый день. Лады, что-то будем решать, — сказал кадровик

За ужином комдив был в расположении духа, много шутил.

— Хорошая оценка обеспечена, друзья Бурцева помогут, кадровик с Бурцевым беседовал, всё складывается как нельзя лучше, — думал он.

И только Колесников сидел грустный. Он решил, что его окончательно добивают.

После окончания ужина все прощались, Лужин подошёл к Колесникову, поблагодарил за ужин, пожал ему руку, другую положил на плечо и сказал:

— Не волнуйся, «старик», всё будет хорошо.

Анатолий Антонович пришёл домой в расположении духа. Радоваться было чему. Дивизия сдала проверку хорошо. Только что в округе подвели итоги, командующий округом лично поблагодарил его и пожал ему руку. Елизавета Павловна возилась на кухне.

— Привет, Лизонька.

— Привет, мой дружочек, весёлый ты сегодня какой-то. Какая радость, поделись.

— Проверку сдали хорошо. Командующий округом в академию генштаба

меня отправляет. В Москву учиться поеду.

— Ой, Толик, радость-то какая, в Москве поживём. Любочка будет с нами жить.

— Какая Любочка, ты чего! Она к тому времени институт закончит.

— А как с Бурцевым решили?

— И его вопрос решился хорошо. Сегодня командарм говорил, что на военном совете утвердили на полк, но приказал переделать представление на другой полк.

— А почему на другой?! — завизжала Елизавета Павловна

— Я что, за командарма решаю, — раздражённо сказал Анатолий Антонович, — а потом Колесников ещё на месте.

— Почему ты его до сих пор не убрал?

— У них проблемы, Лизонька, у дочки выпускной класс, а там школы нет.

— Чудак ты был, мудаком и помрёшь. Был ты замызганный лейтенант, подобрала тебя, думала, переделаю, а ты не исправим. Дочку Колесникова пожалел. А своя — не дочка?

— Ну, причём тут Люба?

— Как причем? Ты даже не соображаешь, что говоришь.

— Ну, поженятся, поедут в другой полк, а может, ещё и не поженятся, чего ты так решила.

— Как в другой полк, может, скажешь ещё в Заудово, в эту дыру.

— Он едет на запад в другую армию.

— А там что, дыр нет? Я думала, что Любушка будет жить в нашей квартире. Для кого я такой ремонт сделала. Я для Любы уже и работу нашла, — ударилась в слёзы комдивша.

Весь вечер Елизавета Павловна не разговаривала, ходила с перевязанным шарфом лбом и пила лекарство. Когда легли спать, она, немного простонав, вдруг спросила:

— Слушай, Толь, а может, между ними ничего и нет? Она же ничего не пишет. Как ты думаешь?

— Не знаю. А чего ты её не спросишь?

— Спрашивала на той неделе, когда по телефону разговаривала.

— Ну и что она сказала?

— Ничего, отшучивается. Может его спросить. Как ты думаешь?

— Ну, как спросишь, неудобно как-то.

— Ты, может, при случае как-нибудь выведай.

— Хорошо, спрошу. Спи.

Приказы на Бурцева пришли почти одновременно. Первым пришёл приказ на присвоения звания подполковник и буквально через два дня — о назначении на должность командира полка. Бурцев сидел в кабинете, когда в полк прибыл комдив. Он зашёл в кабинет к Бурцеву. Тот сидел и даже не успел выйти навстречу.

— Службы нет, Василий Петрович. Комдив приехал, даже никто командиру не доложил.

— Разберусь, товарищ полковник, накажу, кого попало, — пошутил Бурцев. — А, если серьёзно, все на полигоне вместе с командиром полка. Дежурного на время подменили, тоже уехал стрелять, а эти тыловые крысы ни на что не способны.

— Поздравляю, Вася, приказ пришёл, назначен командиром полка. По этому случаю и выпить не грех.

— Всегда готов, — опять пошутил Бурцев.

Он открыл сейф, достал бутылку коньяку и плитку шоколада.

— Вчера подполковника отмечали, бутылка лишняя осталась.

— Не надо, Вася, лишней никогда не бывает.

В начале поговорили на отвлечённые темы. Разговор не клеился. Комдив поднялся, подошёл к телевизору, что стоял в дальнем углу кабинета.

— Наливай, Вася, чего томишь. Пленум идёт, посмотрим, что там они скажут.

Бурцев разлил коньяк по стаканам, запах разнесся по всему кабинету. Комдив втянул ноздрями воздух.

— Ах, как приятно пахнет. Что за коньяк?

— Не знаю. Солдат из отпуска привёз бочоночек, подарок отца. Он технологом на коньячном заводе работает. Я в бутылку отлил, а бочонок выпили.

— Откуда солдат?

— Наш штабной писарь, армянин.

— Тогда, назовём «Арарат», — пошутил комдив

— Может и «Арарат», но прелесть, такого никогда не пил.

— Давай понемножку, — комдив взял стакан.

По телевизору шла прямая трансляция пленума ЦК, вступительная часть как раз заканчивалась. Голос диктора объявил:

— Слово предоставляется Генеральному секретарю Коммунистической партии.

Комдив не дослушал и прокомментировал:

— Ещё один старец на трибуну полез. Давай лучше выпьем за тебя, успехов тебе и, чтобы не останавливался на этом.

Выпили, закусили шоколадкой.

— Хороший коньяк твой армянин привёз. Смотри, смотри, — комдив показал пальцем на экран. В это время телевизор показывал, как два дюжих мужика вели под руки к трибуне дряхлого К. У. Черненко. Старец взял трясущимися руками лист бумаги и начал читать доклад. Комдив сплюнул.

— Вася, что эти, уроды, делают? Они ему хоть бы стул под задницу поставили, не выдержит дед, свалится. Страна разлагается с головы. Выключи, ну их на хер.

Бурцев встал и выключил телевизор.

— Давай закрепим, — комдив сам разлил коньяк по стаканам, — я тоже уезжаю в Академию Генерального штаба. Спасибо тебе за всё.

— Так я, как будто, и не причём. Это Лужина надо благодарить, что хорошую оценку дивизии поставил.

— Ему само собой. Поеду в Москву на собеседование, заеду к нему, отблагодарю.

— А что, генералов на благонадёжность проверяют?

— Проверяют. Тебя вот на полк назначили и не вызывали никуда, а я когда на полк шёл, так в Москву в главное управление кадров вызвали.

— Что, заподозрили в нелюбви к советской власти?

— Нет, тут другое. У меня Елизавета Павловна немножко еврейка по маме, а я, зная отношение наших чиновников к еврейству, упустил в автобиографии этот штрих. А они давай меня пытать, кто родители жены, да почему не написал. Я им сказал: умерли они, колхозниками были, чего там писать. А если бы сказал, что жена еврейка, может, и на полк не утвердили бы.

— Выходит, казаху или татарину генералом можно быть, а еврею нет, — усмехнулся Бурцев. — Нет же запрета на профессию.

— Есть, Вася, есть, она в душе у каждого чиновника. Из-за чего и революция произошла, а когда коммунисты к власти пришли, ничего нового придумать не смогли, менталитет-то чиновника остался.

— Так позвольте возразить, — сказал Бурцев, — после революции евреи сами у власти были.