Энрике Листер - Наша война

Начиная с полудня на аэродром стали прибывать наши товарищи. Первым приехал Идальго де Сиснерос, за ним Модесто, Деликадо, Урибе, Тольятти, Чека, Солива, Марин, Ирена Фалькон, Лопес Иглесиас, Гуйон и Делахе.

К 11 часам ночи наши посты наблюдения сообщили, что воинская часть в составе около батальона прибыла на грузовиках к выезду из Моновара и направляется к аэродрому. В моем распоряжении было примерно 80 партизан. С этими силами я и устроил засаду против отряда. Когда не оставалось уже никакого сомнения в их намерениях, так как командовавший отрядом отвергал всякое соглашение, мы открыли огонь, обратив их в беспорядочное бегство.

После этой стычки я вернулся на аэродром. Члены Политбюро и Тольятти только что закончили совещание и объявили нам, что, обсудив сложившуюся обстановку, они пришли к таким выводам: мятеж Касадо и компании, отъезд правительства и уход эскадры исключают всякую возможность реального сопротивления противнику. При таких обстоятельствах партия должна выиграть время, создать условия для подпольной работы и обеспечить выезд из страны товарищей, жизни которых угрожает наибольшая опасность. Но для окончательного решения нужно знать мнение членов Центрального Комитета, находящихся здесь. Один за другим мы высказали свое мнение, целиком совпавшее с решением Политбюро. После этого товарищи вновь удалились и спустя несколько минут сообщили нам свое окончательное решение: все присутствовавшие должны покинуть Испанию, за исключением Чеки и Тольятти, которые уедут позже, проследив за выполнением принятого здесь решения.

В 3 часа утра 7 марта первый самолет вылетел в Тулузу, а спустя полчаса улетел второй, в нем находился и я. Третий же самолет, который не мог покрыть без посадки расстояния до Тулузы, утром перелетел в Африку. Перед посадкой в самолеты товарищ Деликадо выдал каждому из нас по одному фунту стерлингов. И это были единственные деньги, с которыми я вторично уезжал из Испании; правда, их было больше, чем в первый раз, тогда в кармане у меня не было ни сентимо.

В Тулузе нас ожидал товарищ Нието, член Центрального Комитета партии; он сказал мне, что остающиеся во Франции члены Политбюро находятся в Париже. Там же находится и моя жена с четырехмесячной дочерью, вызволенные французскими товарищами из концлагеря. В тот же день я отправился в Париж.

Еще до прибытия поезда в Париж в вагоне появились журналисты, представители разных газет; они просили меня сделать заявление. Но я отказался. Не стал я делать никаких заявлений и многочисленным журналистам, ожидавшим меня в Париже. Но кроме журналистов в Париже меня встречала и полиция. Полицейские сопровождали меня до дома одного французского товарища, у которого жила моя жена. Затем они сообщили, что меня хочет видеть их начальник. Я отправился с ними. Начальник полиции принял меня очень вежливо. Он объяснил, что его правительство крайне озабочено обеспечением моей безопасности во Франции, а потому он просит меня самого выбрать для проживания любое место, примерно в 50 километрах от Парижа, где полиция будет иметь больше возможностей «предотвратить покушение» на меня. Начальник полиции добавил, что я могу приезжать в Париж, когда пожелаю, заранее предупредив их, чтобы они имели возможность предоставить мне «эскорт». Такая «забота» обо мне сомнений не вызывала: меня помещали под домашний арест вдали от Парижа, вконец затрудняя все мои передвижения и мою деятельность, чтобы иметь возможность лучше следить за мной.

Я выбрал городок Жьен и попросил разрешения задержаться в Париже еще на два дня. В тот же день мне удалось уйти от наблюдения полиции и повидаться с товарищем Михе. Потом я не раз бывал в Париже, не испрашивая никакого разрешения, а последний раз остался там на ночь, встретившись с группой офицеров моего штаба, бежавших из концентрационных лагерей.

Когда утром следующего дня я собирался отправиться на новое место жительства — Шатильон-сюр-Луар, появился товарищ Делахе с ворохом газет. В них сообщалось об аресте франкистскими властями в Аликанте французского депутата Тийона, которого предполагается обменять на меня. Руководство партии приняло соответствующие меры, и когда полиция явилась туда, где я прежде жил, она уже не нашла там ни меня, ни моей жены с дочерью.

Но об этом еще не время говорить. Вернемся к вопросам войны.

Было ли возможно после потери Каталонии продолжать военные действия в зоне Центр — Юг? Без сомнения, да. В зону Центр — Юг входило более десяти провинций, большей частью полностью, но некоторые были разделены линией фронта. Общая площадь зоны—120 тысяч квадратных километров, население — 9 миллионов человек. В зону входило и 700 километров морского побережья, на котором было расположено достаточное количество портов; среди них важнейшими были Валенсия, Аликанте, Альмерия и Картахена с военно-морской базой.

Сухопутная армия зоны Центр — Юг насчитывала 500 тысяч вооруженных бойцов, составлявших четыре армии: армии Центра, Эстремадуры, Андалузии и Леванта; это 16 армейских корпусов; 52 дивизии (141 бригада); две кавалерийские бригады; 27 саперных батальонов; около 280 танков и бронеавтомобилей; 400 артиллерийских орудий. Кроме того, имелся 21 отряд охраны порядка. Авиация насчитывала 100 самолетов разных типов. Эскадра была немного многочисленнее, чем у противника, и состояла из 3 крейсеров, 13 эсминцев, 5 миноносцев, 7 подводных лодок, 2 канонерок и целого ряда вспомогательных судов.

Кроме того, не следует забывать еще о 200–300 тысячах человек, часть которых находилась в учебных лагерях, и, наконец, я думаю, не будет слишком смелым преувеличением предположить, что многие из бойцов, перешедших во Францию, вернулись бы в зону Центр — Юг.

Несколько слов об организации снабжения. Кроме продовольствия, которое шло морем, в наших руках находились одни из самых богатых сельскохозяйственных провинций страны. Итак, были территория и средства для продолжения войны в худшем случае в течение еще шести — восьми месяцев. Вторая мировая война началась спустя пять месяцев после окончания войны в Испании. И есть все основания предполагать, что, если бы война в Испании не окончилась, Гитлер повременил бы с началом второй мировой войны.

Но возьмем наихудший для нас вариант: война закончилась нашим полным поражением на шесть — восемь месяцев позже. Однако если бы при этом республиканские силы были сплочены, как в Каталонии, это оказало бы влияние на ход всей нашей последующей борьбы, ибо последствия раскола Народного фронта были серьезны и единство не восстановлено по сей день.

Главным аргументом восставших касадистов, анархистов и «компании» было якобы стремление добиться почетного мира и избежать напрасных жертв для республиканских сил. Результаты известны всему миру: сотни тысяч расстрелянных. И нет сомнения в том, что, если бы наша борьба продолжалась, потери республиканцев в открытом бою были бы значительно меньше. Да и противник закончил бы войну более ослабленным. Только стойкостью и готовностью продолжать борьбу ' можно было бы достигнуть соглашения о мире с франкистами. Если бы они увидели нашу готовность повторить Каталонию — сражаться до последней пяди земли, — они были бы сговорчивее.