Николай Сташек - Через все испытания

В районе Караваева грохот канонады не прекращался всю ночь.

Батальоны, выставив боевое охранение, зарывались в землю. Каждый воин знал, что в предстоящем бою следует больше всего надеяться на мать-землицу да на друга-товарища. Особенно хорошо эту простую истину усвоили те, кто участвовал в боях на Курской дуге.

Проходя перед рассветом по переднему краю, Горновой натыкался на солдат, засыпавших с лопатой в руках. «Измотались люди. Две ночи без сна», — думал он, чувствуя, как у самого слипались глаза. У последнего окопа услышал выкрики:

«После боя отоспишься! Кто за тебя копать будет? Да не ямка нужна, окоп в полный рост, чтобы вся фигура умещалась. Тогда и смерть не достанет».

Поняв, что солдату делает внушение его непосредственный начальник-сержант, Горновой прошел незаметно сторонкой: «Сами разберутся. Сержант не желает подчиненному лиха».

К себе на НП Горновой возвратился, когда вдали над лесом подслеповато щурилась утренняя заря. Но вскоре-днепровскую пойму затянуло промозглым туманом.

— Что у нас нового? — спросил Горновой у начальника штаба, стоявшего на коленях у радиостанции.

— Пока ничего утешительного. Разведчики подтверждают начало выдвижения противника. Хотел доложить обстановку в дивизию, но бьюсь четыре часа, а они как оглохли. Ни звука.

Подошел майор Чернов.

— Дивизион замаскирован в засаде недалеко от дороги, как приказывали, — доложил майор и поспешил к себе.

— Добро. Тут, скорее всего, пойдут танки.

Появился и Кротов, тяжело опустился на земляной приступок.

— Дыхание перехватило. Спешил. Думаю побывать у Чернова, потолковать с расчетами. Им особо надо внушить, как дорог нам этот пятачок.

— Только сейчас Чернов был здесь. Но почему-то хмурый. Пытался выяснить у него причину — молчит. Загляни в дивизион. Поговори. Пусть все знают: не удержим плацдарм — будет вода в Днепре красной от кровушки людской. А тут еще беда. Связи с дивизией нет.

— Хорошо бы авиацией помогли, если, конечно, будет летная погода, — продолжил мысль командира замполит. — Побегу, пока совсем не рассвело.

День настал, но туман так и не рассеивался. Сырость въедалась в душу. Глядя на Зинкевича, Горновой обратил внимание на выступившие у майора на почерневшем лице багровые пятна, синие пятаки под глазами, подумал: «На пределе человек. Более двух лет изо дня в день нервы натянуты, как струны. Дважды ранен, контужен. Хорошо хоть заикается реже».

Видно, нелетная погода сдерживала и противника. Вытянув свои подразделения на подступы к Комарину, с атакой воздержался. Вел разведку, пытаясь уточнить начертание нашего переднего края. Кое-где вспыхивала пулеметная перестрелка, но тут же обрывалась. И тем не менее напряжение с каждой минутой усиливалось.

Стоя в ячейке на НП, Горновой уточнял задачи артиллеристам, выслушивал доклады командиров батальонов. Принимая доклад полкового врача о том, что медпункт развернут в подвале бывшего молочного завода, увидел рядом с НП сержанта, сопровождавшего немца.

— Откуда появился? — вырвалось у него.

Немец, небритый, с запавшими щеками, мокрый, весь в грязи, щелкнул каблуками и с радостью выкрикнул:

— Рот фронт! Эс лебе геноссе Тельман!

— Сам переполз по болоту. Что-то кричит по-своему, а не понять. Отправил ротный к вам, — доложил сержант.

Горновой почувствовал, как что-то брызнуло свежим лучиком в душу.

— Очень кстати! — вырвалось у него. — Давай Соловья. Где он там?

Появился разведчик, за ним Зинкевич.

— Срочно допроси, — указал Горновой на перебежчика.

Сообщив, что он родился в Гамбурге в 1921 году, где часто видел Тельмана, немец добавил, что в направлении Комарина выдвинут только один их полк, остальные части дивизии получили задачу ликвидировать плацдармы русских где-то южнее. Наступать они не могут из-за нехватки артиллерии, удары авиации невозможны из-за плохой видимости.

Полученные сведения представляли большую ценность, но для полка наиболее важным было то, что Курт — так звали немца — указал, где кончается фланг выдвинутого полка, и был готов проводить в тыл наших разведчиков.

— Хорошо, Курт, ты будешь нам очень нужен, — сказал Горновой, торопливо набрасывая в уме план дальнейших действий полка с учетом сведений, полученных от перебежчика.

Подошел радист, сообщил, что связь с дивизией установлена.

— Беги, Семеныч, доложи обстановку и узнай, когда подойдут, — приказал Горновой, а сам опять задумался о своем: «Задача, поставленная полку, выполнена, но можно ли этим довольствоваться? Пожалуй, самым верным было бы сейчас вырвать у противника инициативу. Если «н намеревается атаковать, то почему этого не можем сделать мы? Равенство сил? Кроме сил требуется искусство — умение вести бой, навязывать противнику свою волю. Нельзя не учитывать и того, что мы воюем на своей земле и что уже одно это умножает наши силы». Подбежал Зинкевич с сияющими глазами:

— Доложил. Спешат к нам. Будут к утру.

— Ну вот! — воскликнул Горновой. — Все одно к одному. Думаю, что раз так удачно складывается обстановка, — мы не смеем сидеть и ждать, пока нас здесь накроют. Надо переходить в наступление.

— Не совсем понимаю.

— А вот слушай, как оно мне представляется. — И Горновой кратко изложил свой план.

Главные надежды командир полка возлагал на внезапные удары по флангам и тылу противника.

— Активности с нашей стороны враг не ожидает, чем мы и воспользуемся.

Третий батальон, находившийся во втором эшелоне полка, был скрытно выведен по зарослям к правому, открытому флангу противника для удара с тыла, а роте Боброва, занимавшей вторую позицию батальонного района обороны, было приказано нанести удар по левому флангу. В своем резерве Горновой оставил роту автоматчиков.

Принимая это дерзкое решение, Горновой рассуждал так: «Дивизия, которую противник подтянул сюда в пожарном порядке, полностью задействована. Резервом в ближайшей глубине он не располагает. Если и сумеет подтянуть сюда какие-то части, то ввести их в бой сможет не раньше чем завтра с утра. Следовательно, полк должен нанести противнику ощутимые потери, захватить более глубокий плацдарм и удержать его до подхода главных сил нашей дивизии. Именно маневренным, смелым и решительным действиям учили в академии, учила и сама война вот уже в течение двух с половиной лет. Надо же приближать тот праздник, который должен быть на нашей улице».

Почти так и развивались события с переходом полка в атаку. Третьему батальону удалось кроме нанесения ударов по пехоте противника чуть ли не полностью разгромить артиллерию на огневых позициях.

Героически действовала и рота Боброва. Ударив во фланг, она прорвалась в тыл противника, где захватила транспорт с боеприпасами и горючим. Ротный был тяжело ранен в обе ноги, но воины, воодушевленные его мужеством, выполнили задачу. Истекая кровью, Бобров продолжал командовать. На медпункт его доставили без сознания.