Александр Карпов - В небе Украины

Посылаем упругие жгуты очередей из пушек и пулеметов, заставляя гитлеровцев прижаться к земле, пасть ничком. Когда физические усилия приводят к успеху, это всегда порождает чувство удовлетворения. Приятно ощутить горячее дыхание мотора, не пугают и мелкие капли воды на переднем стекле кабины — признак того, что двигатель перегрет. Ведь самолет охотно подчиняется твоей воле. Стоит чуть взять ручку управления на себя, как машина стремительно идет в набор высоты. Главное, не допустить заминки, иначе врежешься в землю.

Мысленно прошу Хитали сделать еще один заход, чтобы пройтись лишний раз одной-двумя очередями из пушек и пулеметов по головам фашистских вояк.

Словно услышав мою просьбу, Хитали делает разворот и стремительно заходит на цель. Все три звена в пике. В следующую секунду из-под плоскостей самолетов густо засверкали пулеметно-пушечные очереди и брызнули по огненным позициям огоньки разрывов. Штурмовики так низко прошлись вдоль траншеи, что казалось, они винтами прочертили на земле полосу, пропахали блиндажи и огневые позиции.

Туго бы пришлось нам, если бы мы вовремя не подавили вражеские зенитки. Опасность была велика, создавалась довольно напряженная обстановка. Удивительно много вместили в себя оставшиеся позади несколько минут атаки!

— Признаюсь, сначала был озадачен, — делится с нами после посадки Хитали, как всегда улыбаясь своей доброй улыбкой. — Потом прикинул: почти такой же вариант, о котором перед атакой думал. Правда кое-что пришлось изменить… Атаковать на предельно малой высоте.

Летчик Н. Маркелов. 1943 год

Штурман полка В. Пальмов

Захар Хиталишвили в 1975 году

Летчик Л. Кузнецов

Встреча Захара Хиталишвили с колхозницами села Михайловка-Первая Е. Шляпкиной и Е. Мальцевой. 1975 год

Летчик-сталинградец А. Амбарнов

Захар Хиталишвили. 1944 год

С началом наступления к нам в полк зачастили корреспонденты, фоторепортеры. Помню, как облепили Захара незнакомые люди. Он только что вернулся с боевого задания уставший, с впившимися в лицо осколками бронестекла. Этим людям не терпелось взять интервью, сфотографировать его около самолета. Они толкали друг друга, восклицали:

— Восемь заходов. За один вылет уничтожено 40 автомашин с боеприпасами и горючим, 200 фашистов! Летчик глянул на возбужденные лица корреспондентов и коротко бросил:

— И все же этого мало!

У Хитали в этот день был четвертый боевой вылет подряд. И он бы поднялся в пятый раз, да день кончился.

Это была обычная реакция Захара. Когда о нем говорили в дивизии, как об одном из бесстрашных воздушных бойцов, он недоуменно пожимал плечами, отмахивался руками от корреспондентов, вроде бы ничего особенного не сделал.

Обычно к вечеру все летчики сходятся в землянку обсудить итоги прожитого дня, обменяться впечатлениями. Обсуждение часто проходит шумно. Спорят по пустякам. Опять же разговор идет о противоистребительном маневре. Анализ каждого боя проводится с привлечением всех летчиков. Лишь изучив все накопленное в предыдущих вылетах, можно представить, каким будет результат будущего воздушного боя.

Комиссар полка внимательно прислушивался к нашему мнению. Он знал заботы и нужды летчиков, думал над тем, чтобы наши вылеты приносили как можно больший ущерб врагу.

— Заметьте, «мессеры» нас ловят в одном и том же месте, — говорил комиссар. — Пора отказаться от «наезженного» маршрута. Надо менять тактику!

С присущей ему страстностью он убеждает нас:

— Поверьте, будем менять тактику, — сократим потери, скорее одолеем врага!

Как-то в разговоре с нами майор Выдрыч начал спрашивать нас, кто стал летчиком по воле случая, кто по убеждениям, желанию. «Что ж, — сказал он, — можно, конечно, человеческую жизнь представить, как цепь случайностей. Однако в лежащих на поверхности случайностях всегда есть закономерность. Проследи — и обнаружишь, что целеустремленный человек, с волевым характером, случайностям не подвластен, он все подчиняет своим целям».

Повседневная жесткая требовательность к себе и подчиненным, а комиссар во всем любил порядок, давала полное право говорить ему о наших ошибках. Нужно было ломать установившуюся традицию — летать только на бреющем и более энергично применять маневры против истребителей.

— Нам нельзя умирать, — говорил частенько партийный вожак. — Мы воюем против смерти. Вот что надо хорошо помнить!

Выдрыч с энтузиазмом поддерживал все начинания, новые мысли, искания. Обстановка вынуждала идти на риск — установить вторую кабину, посадить на самолет еще одного воздушного бойца с пулеметом в руках и идти в бой.

Сегодня все кажется понятно и просто. Тут тебе и формулы, тут и расчеты с нехитрыми схемами. Трудно даже представить, что ничего этого раньше не было. Приходилось действовать на ощупь.

Возражали инженеры, пожимали плечами штабные работники. «Дескать, самолет-то одноместный». Но опыт — верховный судья. Он на стороне новаторов, на стороне Выдрыча и Хитали, который взялся первым опробовать самолет новой конструкции.

После первого полета по кругу еще не всем было ясно, в какой степени прав комиссар полка. Все ждали посадки. Самолет, вынырнув из-под облачности, развернулся и встал на последнюю прямую.

Кто-то с сомнением в голосе сказал: «Хоть бы сел нормально».

— Сядет, непременно сядет, — убеждал майор Выдрыч, — неужто вы не знаете лейтенанта Хитали.

Минуту спустя все с облегчением вздохнули — самолет, коснувшись тремя точками земли, плавно по катился по выбитому колесами полю.

Тогда все воочию убедились, что штурмовик может быть двухместным. И он стал им раньше, чем конструктор Ильюшин внес изменение в свое прекрасное детище.

Летал Хитали много, жадно и все не мог налетаться. Не по наслышке узнал он небо и не с чужих слов оценил несравненные качества штурмовика. Пожалуй, нет в калмыцких степях ни одного аэродрома, где не садился бы его грозный штурмовик. Только уже добравшись до родного гнездовья, глянет на полетную карту и удивится: зигзаги маршрутов пересекаются на ней, как следы молекул в броуновском движении.