Канта Ибрагимов - Учитель истории

А Зембрия после их ухода, вытирая обильный пот с лысины, взволнованно твердил:

— Ох, какие жадные и коварные люди! Какие подлецы!

— Ха-ха-ха! — недобро рассмеялась Ана. — Вы смеете кого-либо уличать в коварстве?

— Не лезь не в свои дела! — завизжал Мних, и опомнившись. — Прости, Ана, прости… Просто все богатые люди подлецы и коварны.

— Это относится и ко мне?

— Хе, — простецки-глуповатая улыбка застыла на лице доктора. — Ты думаешь, что ты богата? Ты состоятельна, и это счастье… А богатство — ярмо. И богатый человек тот же нищий, забот не меньше, жизнь не в радость… И все же богатство манит, ой, как манит, словно опий или гашиш; от него не отстанешь.

Будто бы в подтверждение этого через пару дней, как и прежде с подарками и улыбками, с вежливыми поклонами явились восточные сваты. Мних вновь был в курсе, вновь так же явился, и так же они уединились. На сей раз тоже очень долго беседовали, правда, от угощения не отказались. По тихому уходу гостей Ана догадалась — коварный торг состоялся, остались нюансы.

Так оно и оказалось, троица встретилась вновь, и на сей раз обо всем, видимо, договорились; по крайней мере, стали смеяться, громко говорить, а уходя с восточными поклонами, с принятыми на Востоке поцелуями, с благодарностью и с любовью на устах.

Все это Ане надоело:

— Зембрия, не выдержала она, — не устраивайте в моем доме тайные сборища. Всюду рыскает имперский сыск.

— Для нас, о будущем Остака забочусь.

— Извольте, об Остаке есть кому позаботиться… А в мой дом больше этот сброд не приводите.

— Какой сброд? Это ведь эмиры! К тому же все по-мирному, как сваты.

— Эти «эмиры» и «сваты» — нужны вам; у себя их и собирайте.

— Ана, позволь еще раз встретиться, — упрашивал Мних. — Официально они сваты, в гости пришли. Да и дом твой под тройной защитой: твоей личной, моей и императорской Астарха.

— Ладно, в последний раз, — сдалась Ана, и это потому, что подумала о своем: как бы Астарха без вреда уволить с этой должности.

В этом желании не только ревность, съедавшая ее в последнее время, а скрытый замысел. Службу Астарх бросить не может — почти постоянно во дворце. А уволившись — свободен: у Аны зреет план — бежать на Кавказ, кто захочет из родных — присоединятся к ней, но об этом только в последний момент, а сейчас, скрыто от всех, она сворачивает дела, кое-что распродает, собирает тайно капитал. Главное, чтобы Мних об этом не догадался. А Мних занят иным, и в продолжение просьбы Аны он вслух размышляет:

— М-да, такой пост Астарху оставлять — вроде глупо… А с другой стороны — надо ли этих развратников охранять? Вроде, теперь не надо… Да, ты умница, Ана! Из этого гнойника Астарха надо срочно убрать… М-да… К тому же он мне пригодится в ином деле.

— В каком «ином»? — зная Мниха, насторожилась Ана.

— Ана, дорогая, не волнуйся. Астарх мне дорог, как и ты.

— А я как верблюд в пустыне.

— М-да… Ты несносна… Завтра у нас здесь последняя встреча, будут еще гости… Ты ведь дала согласие?

Это согласие было условностью. А Мних собирал свои тайные сборища еще трижды, и теперь кроме сватов-сарацинов как бы втихомолку появлялись главнокомандующий войсками магистр Никифор и его двоюродный брат Иоан, теперь назначенный командующим войсками восточных фем, граничащих с давно утраченными провинциями Византии — Киликией, Сирией и Месопотамией, ныне принадлежавших арабским эмирам.

Эти встречи длились недолго. Как сходились, так и расходились гости, тихо, по одному. Вроде договорились, да, видно, не обо всем. В конце Никифор в одиночку стал наведываться к Мниху, и они долго что-то обсуждали, и однажды так повздорили, что Ана услышала знакомый по визгу нервный крик Мниха:

— Я из тебя сделал полководца, я тебя сделал главнокомандующим, и императором будет только тот, кто полностью исполнит это требование.

Перебивая Мниха, забубнил Никифор, и Ане ничего не разобрать, а потом вновь визжащий голос Мниха:

— Мне плевать, равно как прошлым, настоящим и будущим императорам, на эту империю, на этот народ, на эту казну. Впрочем, как и тебе тоже. А если слово дал, не трусь, держи, и, я клянусь, ты будешь императором.

Забубнил голос Никифора, только теперь совсем тихо и надолго, и вновь доктор своим фальцетом:

— Я думал, ты родня, такой же, как отец и дед, а ты?.. Молчи, и знай, носитель этой тайны — либо должен служить ей до конца, либо… ты и отсюда живым не уйдешь.

— О! — зажимая рот от страха, вскрикнула Ана. — Только этого в моем доме недоставало! — и она решительно бросилась к двери.

При ее появлении оба попытались застыть, как стояли друг перед другом, но по дрожащим рукам, мимике лиц чувствовалось, какое здесь зависло напряжение.

— Принести Вам чай? — нашлась Ана.

— Спасибо, я пойду, — натужно улыбнулся Никифор.

— Никуда ты не пойдешь, — угрожающе прошипел Мних, — пока не ответишь — «да» или «нет».

Щедрый пот, стекая со лба Никифора на густые черные брови, дальше блестящими полосками устремился вниз по скулам, так что казалось, будто этот молодой крепкий мужчина плачет, а может, это было и так, во всяком случае, вид у него был жалкий.

— Я жду, — уже тихо выдавил доктор.

— Да, Ваше величество, — полководец низко склонил голову, и из этой позы. — Можно я пойду, готовиться надо.

Как только Никифор ушел, Зембрия вмиг преобразился.

— А я чаю хочу! — счастливым был его тон, и вдруг резко закричал. — Стой! Не подходи к столу… Выйди… я сейчас приду.

Чай Мниха не ждал, а в столовой ждала свирепая Ана.

— Избавьте мой дом от своей отравы, избавьте мой дом от этих «богатых» людей, избавьте мой дом и меня от вида Вашей персоны… Вон! Вон, я сказала!

А Мних на следующий день, будто ничего не бывало, заявился, и когда охрана его в дом не впустила, послал Ане записку: «Я привез подарки Остаку и хочу его видеть. Дом возьму штурмом. Не устраивай скандал и повод для сплетен. И вообще, знай свое место, не забывайся».

От злости сжав голову руками, Ана долго мучилась — выбора не было, угроза реальна, и все в ней верно. А сейчас ей надо еще немного перетерпеть — удобный момент — и она в принципе готова к побегу.

А что делает Зембрия Мних? Мних бросается на колени перед Аной и, жадно целуя ее руки:

— Ана, дорогая, прости, прости старого лысого дурака! Ну, не могу я без тебя, без моего внучонка!

Брезгливость на лице Аны, рук она не отнимает, терпит, может, боится, да умолчать не может:

— Остак Вам не внук, да и никто он Вам… и я тоже.

Будто это не про него, Зембрия в самом хорошем расположении духа пошел по лестнице вверх, и еще не видя ребенка, ласкал:

— Ах, ты, мой золотой, мой беленький, мой синеглазый бутуз! Вот какие подарки я тебе принес! — И неожиданно развернувшись у дверей в детскую. — А ты испортилась, ой, как испортилась, особенно характер… Это все Византия, с ее прогнившим, имперским климатом.