Канта Ибрагимов - Учитель истории

Зинаида Павловна слегла, и мог бы Степаныч загнать Шамсадова в свинарник, а самому за женой присмотреть, так нет, Степаныч по-мужицки скуповат, Малхаз рисовать должен, оплаченных заказов полно, а временами и в их доме, за женой, присматривать должен.

Шамсадов на все готов, и не только за женой, больше Андрею уделяет внимания, и играючи, просто на ходу такое в «пустом» компьютере сотворил, что юноша присвистнул:

— Дядя Малхаз, а как Вы это сделали?

— Учись, да и компьютер сам научит, — подбадривает юношу Малхаз, — ты только не боись, лезь во все дыры, здесь аварии не страшны, и все можно переиграть.

Через пару дней Андрей уже бегал за дядей Малхазом, прося объяснить — одно, сделать — другое, повторить — третье.

— Так ты ничему не научишься, ничего не поймешь, — объяснял Шамсадов. — Нужна практика, живое общение, контакт, или хотя бы двойная игра, — и далее, — У тебя ведь есть доступ на «ярус», и хотя бы в Интернет.

— В том-то и дело, что нет… Правда, один аппарат в красном уголке для развлечений стоит, но и он платный, только офицеры на нем сутками сидят, порнографию разглядывают.

— Хм, платят только богачи и дураки… У тебя, Андрюша, доступ к аппарату, подключенному к сети, есть? … Ну вот, решим для начала такую задачку, какую на физтехе и не встречали… Только условимся — это игра, но игра виртуальная. Все по памяти, сдашь — мне конец… Не согласен, опасность, в любой момент можешь выйти из игры.

Так он в открытую вербовал Андрея и использовал его доступ к секретной сети. Мальчишка оказался на редкость способным, не меньше Малхаза заразился «игрой». Вначале, обойдя все преграды, они скачали несколько ранее недоступных игр, за которые надо было бы по-правильному платить. Потом Андрей успешно сканировал исходящую с острова закодированную информацию за последние сутки. И так и надо бы идти потихоньку, «наощупь», не торопясь. Но Малхаз торопился, у Андрея уже на носу выпускные экзамены, скоро он уедет, наверняка навсегда, по крайней мере, об этом мечтают его родители. И, из-за нехватки времени, а главное, надеясь на беспечность и слабую квалификацию местных программистов, Малхаз стал форсировать ход операции, он пытался скрыто выйти на связь с внешним миром. В первый день — все хорошо, во второй — тоже, а на третий Андрей задержался в «ярусе». И неожиданно Степаныч побежал туда же, прямо в грязной одежде — вызвали.

Пытаясь сохранить спокойствие, Малхаз делал вид, что поглощен рисованием «денег» для Степаныча.

— Мой сын, сын офицера, и не выдаст, — вдруг за спиной грубый, яростный бас, — однако, он — сын русского офицера, и тебе, черномазый, родину не продаст.

От тени первого удара Шамсадов успел уклониться, но все равно, слаб, от болезни еще не отошел, даже убежать не смог, а после, когда Степаныч ушел, он даже приподняться не смог, и так, в слезах, в соплях, в крови, тут же на полу, тихо скуля, заснул. А на рассвете вновь Степаныч за шиворот его дернул:

— А ну, рисуй!

Да, рисовать надо. Вместе с Андреем в Москву летит и Зинаида Павловна, после экзаменов в физтех, надо родных повидать в Пензе и в Краснодаре, восемь лет не виделись, да подлечиться, если денег хватит.

А перед Андреем у Малхаза трепетное чувство — и вины, и восхищения, любви и близости. Но близко подойти теперь он не смеет, лишь издалека изредка видит, потому что в «своем» доме только ночует, а ночей в принципе и нет, вот он весь день на воздухе пейзажи и рисует.

А лето в разгаре, и кто бы мог подумать, что на этих, вроде гладких камнях такая бурная жизнь зацветет: всюду, прямо на голых скалах яркие, светлые цветы, всевозможных оттенков и размеров, и кругом крик и пение многочисленных, прилетевших с юга птиц, и если бы не мошкара и комары — не жизнь, а рай. И сидит Малхаз от зари до зари, почти что круглые сутки, все срисовывает, руку и оскомину набил, что в творчестве недопустимо, да и рисовать за деньги — тоже недопустимо, но он подневольный, и даже не арестант, у арестанта адвокат, статья, срок — есть, и родные в курсе, а у него ничего, он раб, угнанный в рабство пленник, жизнь которого, что жизнь мошкары.

И все же, кем бы он ни был, и сколько бы ни жить, одно его гнетет: хочет он хотя бы на минуту встретиться с Андрюшей; посмотреть на его красивое, доброе, открытое лицо; поблагодарить, извиниться, пожелать успеха. А такой возможности уже практически нет, завтра отходит корабль. И почему-то очень грустно, грустнее обычного на душе у Малхаза, словно с родным, давно знакомым человеком навсегда расстается. И уже солнце зависло надолго в красном мареве океана, на северо-западе; часов у Малхаза нет, но он знает — время к полуночи, можно ему на ночлег идти, и он уже хотел было собираться, как увидел бегущего от дома Андрея, а за ним родители, но не побежали, на полпути остановились.

А Андрей подбежал, весь в слезах, глаза красные, а он все равно улыбается.

— Дядя Малхаз, спасибо. Многому Вы меня научили, — Андрей на голову выше Шамсадова, сверху, слегка сгорбившись, смотрит.

— Это тебе, Андрюша, за все спасибо. Ты настоящий мужчина, не выдал. А я виноват, извини… Может, когда-нибудь ты меня поймешь.

— А картина словно не Ваша, без души, — вдруг сменил Андрей тему, поведя тонким, прозрачным пальчиком по листу. — А-а-а мы-ы завтра уезжаем, — и тут, еле видимый, только формирующийся кадык забегал по тонкой длинной шее. — Дядя Малхаз, дядя Малхаз, я слышал, как папа маме сказал, он к зиме увольняется, и Вас со свиньями… на полигон. Нет! За что, за что Вас так, дядя Малхаз? — и он кинулся в объятия Шамсадова. — Я Вам помогу! Чем Вам помочь? Чем? Я все смогу…

Подошли родители и, упрашивая, успокаивая, виновато озираясь на Шамсадова, увели сына. А Малхаз все стоял, низко склонив голову, ожидая сверху топора, а топор, что самое мучительное, не падал на его хилую шею, и каждую секунду его надо ожидать — невыносимо. И он еще долго стоял, а мысль жива, носится она то на Кавказ, то в Москву, то в Лондон — ищет себе спасения, а глаза устали, в одну точку, под ноги уперлись, и лишь потом жизнь вновь взяла верх, и природное любопытство пробудилось — меж ног, свежая, довольно широкая расщелина, и она уползает в море, даже камни человеческого насилия не выдерживают, раскалываются…

Эту ночь, точнее несколько часов в северных летних сумерках, Шамсадов не спал, все ворочался, в который раз думал. В Москве, кроме матери и братьев, еще много родных и друзей, в том числе Игорь Мельник. Дать их телефон, адрес — малейший резонанс, и его к свиньям. Нет, только не это, это конец, а жить и бороться надо… И он в очередной раз с тоской посмотрел на единственную отраду, отдушину — Ану, а она вроде улыбнулась, подбодрила, подсказала: — «Спи — утро вечера мудренее».