Канта Ибрагимов - Учитель истории

— Вы лорд? — удивился Малхаз.

Воан Ралф только повел глазами и продолжал.

— Так вот... этот дом, где мы находимся, построил он — Томас Ралф-старший, и только позже дом достраивался, перестраивался, реконструировался не раз, в общем, все менялось, только не этот зал. Этот зал был святым. Дело в том, что наш предок оказался талантливым человеком, и уже будучи в преклонных годах он, видимо с ностальгией, вспоминал одиночество острова и по памяти нарисовал два пейзажа во всю ширину обеих стен... Вот, вид одного панно сохранился, — на уже поблекшей фотографии девочка, мальчик и, видимо, их родители. — Это я, в двенадцать лет... Мой отец не вынес последствий пожара, от удара скончался. Я решил сам восстановить гравюры, жизнь посвятил живописи, учился в Париже, в Венеции, здесь, но все бесполезно — это только от Бога, или дано или страдаешь, как я, вечно потешая своим корявым художеством людей. В общем, я не смог. Потом пригласили мастера из Италии — ни мне, ни родне не понравилось, все вынесли. Были еще неудачные приглашения, так, маляры, а не живописцы, потом был знаменитый грек — Базарис. Слышали о таком?.. О, классный художник. Но с ним не сошлись в цене... И вот судьба — встретил Вас, мистер Шамсадов.

— Я не смогу скопировать с фотографий! — чуть ли не воскликнул Малхаз. — Сейчас ведь какая техника, на любую стену сделают что хотите.

— Не-е-т, — слащаво протянул лорд. — В том-то и дело, что и техника, и такой художник, как я, не смогут. Мой предок вложил в эти панно столько души, любви и горя выстраданных на острове лет, что они были словно живые, трогательно-манящие, яркие и грустные, очаровательные, но с тоской, от них веяло теплом и в то же время одичалостью, разнообразием красок и монотонностью одиночества!

— Так ведь это надо хотя бы раз воочию увидеть! — загорелись азартом глаза Шамсадова.

— Вот и прекрасно! Этого я и ждал, конечно, надо увидеть!

— А Вы что, были на этом острове?

— Хе, сейчас там самые дорогие гостиницы!

— А вид?

— Вид чуть подпортили... но Вы, я видел, умеете абстрагироваться от наносного.

Они очень долго говорили, говорили уже как коллеги, перед которыми стоит единая ответственная задача. Шамсадов еще таких масштабных полотен не писал, потому был весьма сдержан и даже, со страхом, подавлен. Лорд Ралф подбадривал его, настраивал на успех, но когда дело дошло до контракта (на этом настаивал заказчик), стал поразительно агрессивен, сух и требователен. Шамсадов не торговался, в нюансы особо не вникал, понимал — это его единственный шанс, судьба, и других вариантов нет — придется из кожи лезть, надо вникнуть в душу отверженного бандита.

Срок исполнения — год. За это время может быть три поездки на романтический остров, и все — проезд и проживание на острове — по разряду люкс, ибо сопровождает его лорд или его сын, им иначе неприлично, да и есть у них масса льгот и привилегий, по которым для них все это чуть ли не бесплатно. За свой труд Шамсадов получает двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, а если труд превратится в утраченную мечту, гонорар возрастет до ста.

Не только мать, но и никто из родных Малхазу не верит, твердят: «треп». Когда в Москву прибыли фотографии с тропического острова, мать затрезвонила — Малхаз связался с международной мафией, пришлось выслать копию контракта, и тон по телефону сразу же изменился, стал более почтительным, даже заискивающим.

От первой поездки на остров Шамсадов в шоке: красота экзотическая; палитра цветов, звуков, запахов и ощущений невообразимо велика, так что Малхаз даже ревнует, не знает, что превосходней — родной Кавказ или этот далекий остров. После недельного проживания сделал сравнительный анализ, выявил все плюсы и минусы, подвел итог — каждый уголок земли по-своему прекрасен, если нет там войны.

А так остров, действительно, уникален. Из безбрежных океанских просторов выступает острокаменистая гряда, издали напоминая изъеденный кариесом клык. Вершина острова — угнетенная нещадным солнцем, океанскими ветрами и тропическими ливнями слегка пологая каменисто-голая площадка, будто специально созданная для обозрения красот. Чуть ниже ужасающие по глубине и колориту пропасти, остроконечные выступы, скалы. А далее непроходимо-щедрые пестрые, шумливые джунгли с обезьянами и змеями, вновь каменистый берег и строго симметричная, заманчивая бухта с пурпурно-прозрачной, манящей окунуться блестящей водой, а далее бесконечный океан, и толщи соленой воды там мутнее. Там, в фиолетово-сизой гуще водятся зубастые акулы и все пожирающие киты, там, в тропических ураганах вскипают десятиметровые волны и, врываясь в маленькую бухту, они ежегодно с жадностью облизывают прибрежную полосу, образуя обширный пляж, безжизненную полосу между джунглями и океаном...

Так это все идиллия, фантазии художника Шамсадова. А на самом деле ныне все не так: цивилизованный люд наводнил очаровательный клочок земли, покорил красоту для услады своих грез. В гавани и на подступах к ней масса плавсредств — от темно-серого устрашающего американского ракетного эсминца и греческого туристического огромного корабля до маленьких яхт и всюду снующих катамаранов. А побережье забито однотипными дорогими гостиницами с бассейнами и пальмами, вдоль них единственная трасса, и по ней вечерами носятся шикарные лимузины по кругу, как в детском аттракционе.

Блаженствуют на острове только богатые туристы со всего мира, а они привыкли любоваться миром свысока и посему забираются на пологую вершину острова. Правда, к вершине дорогу не пробить, говорят, есть одна тропа, зато додумались канатную линию провести: с десяти утра до семи вечера скрипят колеса, двадцать минут поболтаешь ногами, с ужасом посмотришь вниз, на зубастые скалы, аж дух захватывает, а на вершине уже хорошо, благодатно. Стеклянная терраса с кондиционером, тут же, как положено, все, что пожелает избалованный турист, правда, мусора, как в горах Кавказа, здесь нет, все-таки чувствуется европейская цивилизация.

На острове Шамсадов и Ралф поменялись ролями — лорд теперь в подмастерьях, подает мастеру все, что тот пожелает. Сделано много снимков, два видеофильма, около ста зарисовок и эскизов с натуры. Вроде материал набран, через десять дней вернулись в Англию, загрунтовали стены, поставили мостки, наняли двух помощников, чтобы лазить вдоль стены сподручней было... а работа не пошла. Аж за голову в отчаянии хватается Малхаз, знает, что может скопировать, может один в один срисовать, но не сотворить; нет идеи, нет любви, нет страдания и души в его замысле.

Четырежды за два месяца приступал Малхаз к рисованию, и каждый раз в истерике крича загрунтовывал начатое. В середине декабря отправились во второй раз на остров. В тропиках сезон дождей, к тому же Рождество на носу и людей на острове совсем мало. Поднимаются Шамсадов и Ралф каждый день на вершину острова: парит зной, жара, а к обеду страшный ливень. Понял Малхаз, днем на вершине делать нечего: солнце, ветер, дождь, да к тому же от испарений видимости нет. Нанял Малхаз местного проводника, вооружившись фонариком, задолго до рассвета тронулся по единственной тропе к вершине. Увязавшийся за ними пожилой лорд на первом же подъеме сдался, возвратился в гостиницу, а Малхаз быстро приноровился, ведь ходить по горным тропам сноровка есть; правда, пару раз в темноте чуть не оступился, на волоске был от падения в глубочайшую расселину. В этот день он впервые встретил зарю на вершине и проводил ее на закате. Так продолжалось несколько дней, никаких снимков или зарисовок он не делал, все оседало в душе. И наконец, Шамсадов все понял, все пережил, до всего дошел.