Канта Ибрагимов - Учитель истории

— Вы мне угрожаете? Не забывайте, я иностранный подданный, и не знаю, что Вы можете мне предъявить?

— Хакерство.

— Это дело Вашей лаборатории.

— Суд разберется, чье это дело. А сейчас знай, ни ты, ни Безингер — эту страну не покинете. И тебе, по старой дружбе, сообщу: твое спасение дать правдивые показания в суде по краже твоей картины Безингером... И последнее, в моем доме больше не появляйся, ты оскверняешь древний замок.

— Да пошел ты и твой пиратский сарай! — заорал Малхаз, но связь уже оборвалась, а Безингер натужно хохотал:

— Ну что, Шамсадов, верно сказано: миром правит интерес — частный.

— Нет у меня никакого частного интереса, нет! — зарделось лицо Малхаза. — Сами знаете, что нет!

— А картина?

— Картина нужна!

— А для чего?

— Если честно, сам не знаю, — остыл от смены темы тон Малхаза. — Не знаю, как Вас, но меня тоже Ана вечно преследует, чего-то просит, к чему-то побуждает.

— Да ты что?! — словно речь шла о колдовстве, расширились глаза Безингера. — У меня то же самое, и знаешь...

— Сэр, — раздался вдруг голос неизвестно откуда, — дом, связь и все остальное под наблюдением.

— Раньше вас знаю, остолопы! — рявкнул Безингер, и снова к Малхазу. — Ведь и у меня тоже... Да нет, об этом надо спокойнее поговорить. А сейчас надо контрдействовать... Жди здесь, я скоро приду.

Целых полчаса отсутствовал хозяин, пришел уже переодетый в солидный костюм, благоухая парфюмом.

— Дело дрянь! — наливая коньяк, бросил Безингер, и, отпив глоток, в упор глядя на Малхаза. — Странный ты тип...

— Я не тип.

— Прости. Просто всюду ты есть, и ни в одной структуре не числишься.

— Структура — это спецслужбы?.. И не надейтесь, Вы не первый.

— А как без «крыши», как в России говорят?

— Моя «крыша» очень надежная — Бог! — с явно уловимым пафосом ответил Шамсадов.

— Ладно, не до дискуссий. Давай договоримся — впредь действуем сообща и ничего друг от друга не скрываем; пойми, у нас одна цель, и мы ее должны достичь, иначе нам просто покоя не видать... Тебя только Ана преследует, а меня еще кое-кто... Кто? Ну, если мы вместе, то давай руку. — Они встали, пожали руки. — Я тебе говорил, у меня древнее письмо-завещание, оно датировано 970 годом и написано в ваших горах, в Варанз-Кхелли, подписано — Зембрия Мних. Так вот...

— Простите, сэр, — вновь невидимый голос, — все подтвердилось.

— А Шамсадов? — вроде к столу обращался Безингер.

— Он тоже.

— Вот так, — хлопнул по коленям Безингер, — мы взаперти, то есть невыездные из Англии. Ха-ха-ха! Да не волнуйся, мне это не впервой. Этот Ралф, как и все потомственные вымирающие династии, — маразматик.

— А Вы? — в упор, с недоверчивым прищуром пристально смотрел Шамсадов.

— Что значит «Вы»?.. Я сирота, и все, чего добился, — своим умом, своим трудом, трудом праведным. При этом чту и придерживаюсь во всем меры, только меры.

— Да, завидные у Вас жизненные критерии, и посему такая же жизнь. Вот только что Вам завещал Зембрия Мних, Вы недорассказали.

— Эту тайну нам и придется с тобой распутывать.

— И мы во всем откровенны друг с другом?

— Абсолютно, даже более того...

— Сэр, мы опаздываем, — уже привычный невидимый голос.

— Так, Малхаз, — Безингер по-отечески сжал его локоть, — ты не дурак, тоже живи своим умом. Но цель у нас пока что одна. Так что не забывайся. Сейчас тебя через подземный лаз выведут в туалет галереи «Давид и Рубальский». Растворись в толпе, где-нибудь незаметно дождись вечера. Вот тебе телефон, от семи до восьми тебе позвонят. Хочешь — сделаешь, что велят, не хочешь — не делай. Но одно условие: если согласишься — шаг влево или вправо — тебе несдобровать. И еще. Ты видел дурацкие картины Ралфа? Вот такой же он по жизни дурак, а я себя за нос водить не позволю.

— Я никого за нос не водил, — с обидой бросил Малхаз.

— Зато преследовал свой интерес, — с ехидцей улыбался Безингер.

— Этот интерес бескорыстный.

— Все мы так говорим... А в целом нравишься ты мне. Прощай, друг.

К семи, кутаясь в плащ-балахон, Малхаз сидел в уединении, на лавочке, в по-английски ухоженном сквере недалеко от Темзы. Погода была скверная, пасмурная, с попеременно идущим и прекращающимся дождем, слабым ветром, дымкой тумана. Он не понимал, к чему ему все эти перипетии, надо бы поскорее бежать, да, как он понимает, теперь его не выпустят, хотя вроде каких-либо веских оснований нет, но инкриминировать могут всякое, был бы повод. А с другой стороны — картина, как без нее бежать? А нужна ли она ему? И в этот момент зазвонил телефон. К крайнему изумлению Малхаза, с ним говорил чеченец.

— У тебя, Малхаз, два варианта, — после краткого приветствия по-деловому сух стал тон соплеменника. — Первый: ты волен, и тогда картины ни тебе и никому не видать.

— Погоди, — в том же тоне перебил собеседника Малхаз, — я волен, и других вариантов не предлагай, — он нажал сброс и тронулся из сквера.

В блаженном состоянии отрешенности и покоя он бродил по центру Лондона, любовался витринами, смотрел на людей. Ему казалось, что он заново начал жить, по крайней мере, он этого хотел, ему надоели все эти грязные, темные игры важных людей. Он хотел домой, к себе на Кавказ, и был уверен, что никаких преград не будет, а если и будут, то как недоразумение пройдут. С этими убаюкивающими мыслями он позвонил в справочную аэропорта «Хитроу»: рейс на Стамбул будет только утром, билеты есть. Это окончательно его успокоило, сразу выбросил телефон Безингера. Ожидая поезд до аэропорта, только зашел перекусить в кафе, как зазвонил его телефон.

— Что ты сделал с моим телефоном? — вкрадчивый баритон Безингера. — Выбросил? Малхаз, не дури. Все мы вольно-невольные. А нам с тобой без Аны воли не будет. Разве это не так? Слушай, я уже далеко, и говорю с тобой, крайне рискуя. Пожалуйста, не упрямься, все будет в ажуре, даю слово, через две недели мы встретимся в Чечне, а сейчас на привокзальной площади найди черный «ягуар» номер двадцать семь, ноль-ноль, садись, с водителем не разговаривай, в машину тебе перезвонят... Сегодня увидишь Ану.

Последние слова были чарующими; они до того пленили Малхаза, что он, на ходу уминая бутерброд, бросился вприпрыжку с вокзала. Хотел сесть рядом с водителем, тот большим пальцем указал на заднее сидение. Только он сел, машина рванула, щелкнули блокираторы дверей. Малхаз понял: выбрал второй вариант — значит, неволя. Тут же зазвенел стационарный телефон; уже не чеченский, а английский язык с явным китайским акцентом объяснил, как надо дальше жить.

Ехали, точнее, мчались, недолго, свернули с дороги и понеслись сквозь темную озелененную аллею. Его дверь открыли, двое мужчин молчаливо указали на распахнутый проем в дом. Едва он вошел — дверь за ним плотно прихлопнули, и снова со щелчками — он взаперти. Однако Малхаз не бросился в отчаянии обратно; он этого ожидал и решительно устремился в дом: самое страшное, если картины нет.