Канта Ибрагимов - Учитель истории

— Без тебя не уйду! — часто дыша, прошептал Малхаз, схватил картину, побежал наверх.

На сей раз хлопот было гораздо больше: холст был трухлявым, и чувствуется, что была реставрация, да краска местами все равно шелушится, с основой не держится, ткань со временем «устала». Такой холст вокруг тела не обмотаешь, да и слишком широк он, к тому же больно толстым станешь. Вспомнил, что в кабинете Безингера что-то наподобие тубуса: видел футляр от телескопа. Прямо как под заказ; и сверток он туда же положил; хоть и твердят — «все яйца в одну корзину не кладут», да здесь случай особый, отныне они неразлучно должны быть вместе.

Экономя подсевшую энергию металлического шестибатарейного фонарика, Шамсадов на первом отрезке пути, где было ровно, решил идти вслепую, на ощупь держась стены. Теперь этот мрак не враждебен, не страшен, наоборот — попутчик и друг. При хорошем темпе до метро добираться около получаса. Засекая время, включил фонарик, на ходу глянул на часы, прошел еще пару шагов и замер; только дошло — ровно двенадцать. Он допустил непростительную, досадную оплошность, надо было дождаться звонка, поговорить с китайцем... а теперь... Выбора нет, только вперед, и он уже невольно прислушивается, оглядывается, и не зря: рассеянный свет, самое быстрое явление в природе, уже достиг его, и понимает Малхаз, что это воображение, да от яркости вроде рябит в глазах. А следом нагнал звук, и не идет преследователь, а бежит, значит, ниже него, точно китаец, а если не один?

Все равно отступать некуда, он тоже, частенько больно ударяясь о потолок, побежал, как мог, да ему фонарик теперь включать нельзя, во мраке тяжело, рукой тыкается, ждет, когда поворот, а его все нет, и уже четко виден источник света, и вроде даже ему освещает ход. Ой! рука провалилась, с надеждой Малхаз засел за угол. Он и дышать боится, его спасение только во внезапности.

Словно чуя засаду, преследователь у поворота сбавил шаг, с опытом, не впритык, а по большому диаметру стал заходить.

— А-а-а! — изо всех сил завизжал Шамсадов, так что тень резко отшатнулась, качнулась к стене; этого мгновения было достаточно. Малхаз заметил пистолет, бросил в своего преследователя тубус, а сам, отскочив, с размаху, в прыжке, нанес удар фонарем по черепу — в ответ оглушительно прозвучали два выстрела.

Китаец уже давно обмяк, а Малхаз все бил и бил фонарем, пока это орудие не развалилось по кускам.

С еще большей скоростью, не останавливаясь, он продолжил побег, и только попав в воздухозаборник, немного передохнул, пока выбирал дальнейший маршрут. Решил двинуться прямо к перрону. А чуточку поводив мощным фонариком китайца, засек уже проторенную «колею». Прямо с противоположной стороны, так же на петельках, уже вырезанное, висит решето. Надо, не поскользнувшись, перелезть по частой арматуре, что совсем несложно. Вскоре оказался в просторном тоннеле, который привел Малхаза в освещенный зал, где стояли уборочное оборудование, техника и здесь же водосточный кран.

Пистолет, фонарь и плащ, который отчистить было невозможно, он еще в тоннеле сбросил в небытие темницы воздухозабора, и теперь бодро зашагал по лестнице вниз, браво ответил на задорное приветствие мулатки-уборщицы, сразу попал на перрон, пару минут пребывал в шоке от не реагирующей на него массы людей — и устремился к первому же подошедшему поезду. Через две-три остановки (больше дышать под землей не мог) наугад вышел. Оказалось — станция «Ватерлоо». «Чье Ватерлоо?» — подумал он и на сей раз правильно резюмировал: «Суеверие зло и порок».

То, что полицейский не обратил на него никакого внимания, его взбодрило, но не совсем, все основное впереди, и если Томас Ралф-младший, его ныне единственная надежда, не в плавании, да еще поможет, то выход есть.

Мобильный телефон уже был в зоне приема, и Малхаз первым делом набрал мобильный Томаса. — «Абонент временно недоступен». Он набрал домашний — никто не берет. Ужас! Он был на грани срыва, набирая номер невесты Томаса в Эдинбурге.

— Томас? А кто спрашивает? — жизнерадостный девичий голос. — Малхаз?! Сию минуту...

— Малхаз! Ты где? Что с тобой?

— Томас, — срывается голос Шамсадова, — помоги! — глубокий глоток воздуха. — Помоги... как брат.

— Ты где? Знаешь мою лондонскую квартиру? Мчись туда, ключи у соседей, я их сейчас же предупрежу... Вылетаю.

Следующий звонок, уже из квартиры Ралфа-младшего, Малхаз сделал в Москву. Мать плакала, а сын просил ее успокоиться и никому, даже сыновьям, о звонке пока не сообщать.

— Да что с тобой, что? — кричала в истерике мать.

— Ничего, я счастлив и свободен, — вяло отвечал Малхаз. Его неудержимо клонило ко сну, и все же хотелось полюбоваться картинами, схемой.

Он взял тубус, положил на стол, и только тогда заметил — один замок сбит, пуля ушла рикошетом... Ана его спасла.

...Приятный запах кофе аппетитно щекотал ноздри, Малхаз раскрыл глаза. По комнате ходит Томас с кружкой в руке.

— О, привет! Спишь, как младенец, значит, совесть чиста.

Малхаз радостно вскочил, они обнялись, вначале обменялись общими фразами. А конкретный разговор начался во время завтрака и продолжался долго.

Этот разговор имел для Малхаза судьбоносное значение, и не то чтобы он к нему готовился, пытался бы спекулировать, юлить, просто он хорошо знал и отца и сына Ралфов, и как никто другой знал фундаментальные противоречия между ними.

Дело в том, что Ралф-отец был человек тщеславный и тщедушный, при этом ленивый и заурядный, и только потомственный титул обеспечивал ему сладкую жизнь. Он это отлично понимал и, как преданный пес, рабски служил королеве и королевству, у него не было своего мнения, своей позиции, своих действий; и хотя он и был верноподданным, но и о славе и собственном достоинстве мечтал. Понимая, что сам он многого не достиг, Ралф-отец мечтал, чтобы хотя бы его сын стал достойным потомков Ралфов, который бы не кичился туманным прошлым, не пожинал бы перезрелые плоды ушедших веков, а сам проложил бы себе фарватер, дал бы новый, пусть даже бунтарский, импульс старой родословной. Исходя из этого, отец дал имя сыну Томас Ралф-младший. И как Воан Ралф мечтал, как воспитывал Томаса, так и получилось — на радость отцу сын вырос сильным, свободолюбивым, гордым и не стал почивать на лаврах титула, а стал, как и пращур, моряком, и не простым — военным.

Лорд Воан Ралф не мог нарадоваться за сына, да сын рос, мужал, набирался разума и занял в жизни свою позицию — диаметрально противоположную позиции отца. И главное здесь то, что Томас Ралф-младший не любит королеву, считает монархию пережитком и паразитом, и в тайне, ведь он шотландец, мечтает о независимом государстве. И как раз не играя и тем более не спекулируя, а воздействуя на эти чувства Томаса Ралфа-младшего, вел свой захватывающий рассказ Малхаз Шамсадов.