Канта Ибрагимов - Учитель истории

Стефан не подчинился. Тогда взбешенная Ана вскочила, буквально за шиворот выкинула маленького старичка из опочивальни, и так как замка не было, чем могла, забаррикадировала вход, и только повернулась — а евнух, как ни в чем ни бывало, стоит перед ней.

— Ваше сиятельство, в этом здании много тайных ходов. Здесь, в опочивальне, я за Вас в ответе, и всюду буду при Вас. Просто не замечайте меня. Спокойного Вам сна, Ваша светлость.

— У-у-г! — бросаясь в роскошную кровать, простонала Ана, и, погружаясь в сон, последняя гнетущая мысль — она не владыка этого дворца, да и ничего иного, и в целом она если не рабыня и не невольница, то заложница теперь надолго, если не навсегда.

На следующее утро Ану вновь разбудили.

— Вы желаете еще нежиться или велите позвать прислугу? — у ее изголовья стоял невозмутимый евнух.

— Нахал, — спросонья стала ругаться Ана. — Ты меня посмел разбудить, а теперь спрашиваешь, хочу ли я нежиться?.. Хочу!

— Простите, Ваше сиятельство, просто Ваш гость Зембрия Мних интересуется, можно ли ему с Вами позавтракать?

— О-о-о! Пусть завтракает один.

— Ваша светлость, как-никак гость.

— Какой он гость?! Это я…

И Ана намеревалась выдать всю правду своего положения, однако евнух и тут не дал ей вольности даже говорить, громко перебивая.

— Есть новости касаемо Вашего земляка, и это срочно.

Данный аргумент был более чем весом. Ана заторопилась одеваться, но и этого нельзя: по хлопку евнуха явилась прислуга, и Ану очень долго купали, услащали благовониями, и модистка сама подбирала ей костюм к завтраку и соответствующую прическу.

Отяжеленная роскошным платьем и многочисленными драгоценностями, Ана с искренним недовольством спустилась в огромную столовую.

— Ваше сиятельство, — в почтении склонился Мних, — позвольте целовать Ваши руки?

И пока Ана соображала, что ответить, доктор надолго, дольше, чем приличествует, прилипал толстыми, влажными губами к обеим ее рукам, так что она отвела лицо от этой дергающейся в подобострастии лысины.

— Вы очень одаренное, необыкновенное, феноменальное создание, — уже во время еды продолжал Мних. — Так покорить толпу, так завести — это искусство, это божественный дар.

Ныне эта лесть Ану мало трогала, она думала о другом и просто спросила:

— И кто Вам это рассказал?

— Хм, так я сам там присутствовал, прямо под Вашими ногами… Так Вы бы меня все равно не узнали.

— Лицедейство.

— Ну-у, зачем так грубо. Тоже маскарад, и это только первый акт, и представление продолжается.

— Только без меня.

— Дорогая Ана, Вы свершили то, что не сделала бы целая армия. Вы не только сохранили жизнь и честь императора Византии, Вы возвеличили его и себя в веках. И благодарный император ждет Вас, Вы приглашены во дворец.

— Нет, никуда я не поеду, я устала.

— Ну, усталость легко…

— Нет, — вскакивая, вскричала Ана, — не нужны мне Ваш индус, Ваши феи, Ваши благовония и микстуры, я от них как в дурмане.

— Ана, дорогая, — Мних тоже для приличия встал. — Это все во благо твое, это лекарства, и не простые, чтоб поддержать тебя в этих нагрузках… А отказываться от приглашения императора просто невозможно.

— Все возможно, не пойду, надоело исполнять эти роли. Мне стыдно! Не тех я кровей, чтоб если не рабой, то куклой быть!

— Что?! — багровея, вскричал Мних, так что животик его затрясся. — Что ты несешь? Что ты себе позволяешь, — в гневе он кинул о пол тарелку. — Ее приглашает царь, император Византии, а она… Что ты о себе возомнила, — он с грозной поспешностью обошел громадный стол и, вплотную подойдя к надменно высокой Ане, сник, встал, впился в нее взглядом, и вдруг бросился к ней, обнял и, положив на ее плечо голову, зарыдал, как дитя, тонко заголосил. — Прости, прости, мне должно быть стыдно. Я использую тебя как подлец. Да иного нет, — он уже отпрянул, но держа ее руки, часто моргая мокрыми ресницами. — Поверь, иного выхода нет: ни у тебя, ни у меня.

— У меня есть, — Ана высвободилась из его всегда влажных холодных рук, сторонясь, бочком, то ли с жалостью, то ли с презрением смотрела на Мниха.

— Я не буду тебя неволить, — платком вытирал слезы Мних. — Только еще раз напомню, веря тебе, что на мне колоссальная ответственность перед своим народом, я заложник идеи, и может это и подло, но я всеми способами пытаюсь свою миссию выполнить, хотя мне лично тоже стыдно и обидно, и тоже хочется наслаждаться жизнью.

— Так что же это за миссия, что Вас так гнетет? — все-таки без снисхождения голос Аны.

— Сказать не могу… Правда, думаю, что и твой жизненный путь будет не легче, если только слава прошедших дней не испортила тебя.

— Вы хотите сказать, что Вы непорочны?

— Перед мессией — да. А в остальном — готов на все, в этом давал клятву.

— А я никому никаких клятв не давала.

— Хм, эта клятва в твоей крови, в твоем воспитании. И сейчас ты стоишь у последнего рубежа, так сказать на распутье.

— Я Вас не пойму, говорите напрямую, как есть.

— Хорошо, — Мних уже был спокоен, он сел на прежнее место и стал с аппетитом есть, будто и не было взрыва эмоций, и Ана подумала — может, и это была очередная игра, однако следующие фразы доктора были ужасны. — Так вот. Вопреки закону, хоть и был предупрежден, твой земляк Астарх, которого я с трудом поместил в больницу, ножом вырезал кожу на плече, где стояло клеймо не простого, а административного раба. Кто-то из санитаров донес. На ране выжгли новое клеймо; Астарх в заключении, будет суд, и если я не похлопочу, его казнят. А если я очень постараюсь — снова смогу поместить его в больницу; но не навечно ведь?.. Через месяц, ну пусть два — его снова привяжут к ослам.

Чаще и выше обычного поднималась девичья грудь, взгляд Аны тупо уперся в пол. А Мних, так же аппетитно поедая завтрак, чавкая, продолжал.

— Только амнистия императора может Астарха спасти… Кстати, благодаря твоим… ну скажем, нашим, стараниям, положение во дворце изменилось. Константин немного воспрянул духом, и тебя без проволочек проведут прямо к нему, ты удостоена торжественного обеда наедине с царем Византии.

— А если деньги? — блеснули глаза Аны.

— Какие «деньги»?! Поздно. Дело под контролем администрации.

Почувствовав слабость в ногах, Ана села, долго молчала, и на лице ее явственно читалась внутренняя борьба. Наконец только жгучий взгляд из-под пышных золотистых бровей искоса пополз в сторону Мниха, застыл, насупив ноздри аккуратненького носа.

— Какая же Вы дрянь! — выдала она. — Всего три дня назад Вы на коленях объяснялись мне в любви, предлагали весь мир, хотели со мной бежать на край света, а сейчас, — опрокидывая тяжелый стул, Ана медленно и грозно встала, в ее руках судорожно трясся нож, — Вы меня подталкиваете к императорскому ложу; иную выгоду нашли, подлая мразь.