Канта Ибрагимов - Аврора

Когда он со всеми и за все расплатился, у него еще оставались деньги, как поступили еще — двадцать тысяч евро и письменное уведомление от Авроры:

«Контракт завершен. — И приписка: — Просьба. На эти деньги не пейте».

Он пил. Конечно не запоем, как раньше и не каждый день, и не так много, но пил. Пил потому, что слабо. Оставшуюся сумму, а это в рублях почти миллион, отдал жене, и теперь у них в семье вроде мир да любовь, и бракоразводный процесс закрыт, жена отозвала заявление. Пил от того, что слабо: науку совсем забросил и числится каким-то старшим научным сотрудником, получая гроши. А главное, пил от того, что слабо: данное Авроре слово не сдержал, а теперь без нее жить не может, всякими путями старается ее разыскать, восстановить контакт, так что даже несколько раз в посольстве Норвегии был. И дошло до того, что жена ему как-то хладнокровно заявила:

— Слушай, ты, хватит тебе этой Авророй грезить. Достал всех. Оставь ее в покое, не ищи ее.

— А откуда ты знаешь?

— Она звонила.

— Оставила телефон?

— Да кому ты, пьяница, нужен?

— Замолчи… Она мне для науки нужна.

— Знаем мы твою науку.

— А как я миллионы сделал?! Твои долги погасил.

— Хм, — усмехнулась жена, — я тоже об этом думала… То ли Аврора от тебя откупилась, то ли хотела купить… да товар гнилой.

— Замолчи!

— Не замолчу. От этой ведьмы что угодно можно ждать: то она в парандже, то как европейская леди.

— Как тебе не стыдно? Она столько близких похоронила, но не вечно ж ей траур носить.

— Ой-ой-ой, какой заботливый! Как он о ней печется! А она, небось, в Норвегии развлекается.

— Замолчи!

— Ты на меня не кричи! И рот не затыкай. Сохнешь по ней, езжай к ней, в свою Чечню или Норвегию.

«Боже», — осенило Цанаева.

Впервые он свою жену за ум зауважал: ведь она ему все подсказала.

Он так и сделал: полетел в Чечню. Казалось, что в Грозном найти родных Авроры будет нетрудно. Не нашел. Аврора так замела следы, что Цанаев несколько дней потратил зря, и лишь случайно встретил в городе свою бывшую сотрудницу — подругу Авроры, она выболтала и показала письмо.

Время, пока Цанаев оформлял загранпаспорт и визу в Норвегию, длились как вечность. Правда, он время зря не терял. Можно было, как проводника, найти в Норвегии земляка-чеченца, и он бы все организовал. Да Цанаев даже такой огласки и посторонних глаз не хотел, все хотел сам, неожиданно предстать перед Авророй. А чтобы ее найти, он норвежский не знает, зато английский хоть и подзабыл, но он купил словари, книги, разговорник.

Однако все это второстепенное. Главное, он разом бросил вредные привычки, и если через три дня не выдержал, вновь закурил, зато о спиртном ни разу не вспомнил. Плюс к этому, каждый день все увеличивающиеся прогулки, физзарядка, словом, стал следить за собой, а сердце, вроде, больное сердце, вообще не слышно, не болит, лишь от радости скорой встречи иногда екнет.

Недаром Цанаев — ученый, провел целое исследование перед поездкой: Драммер — город-спутник столицы Осло, а там у моря кампус — отдельный научный городок. Цанаев, не без труда, да нашел лабораторию, где работала Аврора: объяснили, Таусова отпросилась, может, заболела. Он узнал, где она живет, а она за день до его визита съехала, куда — неизвестно. Еще три дня Цанаев без толку слонялся по научному городку, лишь поздно ночью возвращался в отель. Аврора исчезла, он не мог ее найти, и тогда на третий день он не выдержал, нашел какой-то паб и там от жажды начал с пива, а потом перешел на крепкие напитки, стал ко всем приставать, спрашивая Аврору, и вдруг, он, вроде, отрезвел: она сидит перед ним — строгая, даже суровая:

— Вы для этого сюда приехали? Опозорить меня, всех нас? Пить могли бы и в Москве.

Цанаев тяжело дышал, изо всех сил хотел прийти в себя, но у него уже и язык еле поворачивался:

— Аврора! Аврора! — только это он смог громко сказать.

— Не шумите, — Аврора вскочила, от неловкости оглядывалась. — Вставайте, я вас отвезу. Где вы остановились?

Дальнейшее Цанаев помнит фрагментарно. В пабе он задел, то ли опрокинул соседний столик, кого-то грубо толкнул, и Аврора извинялась. На улице его стало тошнить; он не помнит, вырывал или нет. А в такси, куда его с трудом усадили, вконец развезло, мир перевернулся, все рвалось наружу, и он более ничего не помнит. А пришел в себя от ужасной головной боли и жажды. Полумрак, откуда-то свет и какой-то шорох. От его стонов, как ангел, неожиданно появилась Аврора, и словно зная желание:

— Выпейте это, вам полегчает.

Он залпом осушил довольно емкий бокал. После этого долго сидел, тупым отрешенным взглядом упершись в пол, иногда выдавая отрыжку, и когда в его сознании мир, вроде бы, чуточку просветлел, чувствуя ее близость, он неожиданно прошептал:

— Аврора, я люблю тебя! — не услышав ответа, он поднял голову, повторил громче: — Аврора, я люблю тебя! — видя, как она, кинув сожалеющий взгляд, уходит, вдруг бросился к ней, пытаясь обнять, поцеловать, положить на диван.

Он помнит борьбу, и что проиграл, больше ничего не помнит… А когда очнулся, уже светло, откуда-то манящий аромат кофе и чего-то еще вкусного, жареного.

Цанаев тяжело встал, с ужасом обхватил голову. Он спал в костюме, только туфли сняты. Весь измят, брюки грязные, воняют, следы блевотины. Да кошмар в ином: он в жизни в постели не мочился. От стыда готов был сквозь землю провалиться.

— Гал Аладович, вы проснулись? — он вздрогнул от голоса Авроры.

Её не видно, тон отнюдь не жестко-повелительный, скорее, участливый.

— На стуле — вешалка для одежды, белье положите в пакет. Там же халат. Вешалку и пакет повесьте на ручку двери, — у него выбора не было, он исполнил ее просьбы. — Я в прачечную, — он увидел лишь ее руку, — через пару часов вернусь. Завтрак на столе, ванная рядом, разберетесь, — хлопнула входная дверь.

Жилплощадь очень маленькая, как раз для неприхотливой Авроры.

Цанаев долго принимал душ, после с аппетитом ел, — желудок горел, когда позвонила Аврора:

— Гал Аладович, у вас все нормально? В холодильнике есть еда.

Через час она вновь позвонила:

— Я уже рядом. Вы пройдите, пожалуйста, в комнату.

Цанаев вновь увидел лишь ее руку. Одежда свежая, аж пахнет. Он оделся. К сожалению, совесть так не выстирать: он мучается.

— Вы будете пить чай?

Маленькая кухня, маленький, уже накрытый стол, но она не садится, стоит в дверях.

— Садись, сядь, пожалуйста, — умоляет Цанаев.

— Я и так нарушила все каноны чеченской девушки.

— Какие «каноны»? — раздражен Цанаев. — Ничего не случилось.

— Случилось, — вдруг повысила голос Аврора. — Что вы еще хотите?.. К себе в дом сама привела! От алкоголя разве добро будет?

— Ты хочешь сказать, от алкоголика?

— Я хочу сказать, что это для меня позор. И этот изъян не отмоешь.