Канта Ибрагимов - Аврора

— На днях у нее день рождения. Уже двадцать лет. Юбилей.

— Надо поздравить ее. Купим подарок. Спецпоч-той вышлем… Что она любит?

— Даже, не знаю.

— Я знаю. Купим ей новую модель телефона.

— На какие шиши?

— Ну, это не проблема, — как-то беззаботно заявила она, а Цанаев в удивлении:

— Аврора, ты стала миллионершей?

— К счастью или к сожалению, нет. Зато на днях получила еще один грант. Так что, рассчитаюсь с долгами — и вперед.

— У тебя тоже долги?

— А я всю жизнь в долгах — судьба. Привыкла. Но Бог всегда мне помогает… Кстати, время молитвы, — смеркалось. Солнце уже исчезло за горизонтом, и лишь огненно-яркий цвет облаков напоминал о нем.

С закатом сразу же стало прохладно, сыровато, так что Аврора поежилась. — Одно здесь плохо, помолиться негде.

— А ты в мою комнату пойди, — зная ее набожность, предложил Цанаев, а Аврора улыбнулась и с загадочной улыбкой на лице:

— К вам в комнату мне еще рано идти.

Цанаев намек понял, погрустнел. Немало шагов они сделали в полном молчании, которое он нарушил:

— Аврора, если честно и по-трезвому рассуждать, какой я мужчина?

— Вы хотите сказать, какая невеста в сорок? — она попыталась улыбнуться.

Эту улыбку, своеобразную улыбку-маску Авроры, которая скрывала ее горечь и слезы, Цанаев давно познал, и поэтому попытался быстро объяснить:

— Я имею в виду свой возраст, — он махнул рукой. — Да дело не в этом, я о другом. Ни кола, ни двора, в кармане пусто. Как чеченец-мужчина, в какой дом я тебя поведу, как буду содержать? Да и сколько еще проблем?!

— Вы боитесь проблем? — та же улыбка-маска застыла на ее лице. — Все в руках Бога, — как бы про себя высказала она. — Конечно, я преследую свои цели, есть у меня к вам собственный интерес. Даже, честно скажу, три задачи хотела я решить. Но это житейское, земное, бытовое. А ведь есть любовь! Зачем вы заставили меня в любви признаться?

— Я «заставил»?! — то ли поразился, то ли признался Цанаев.

— Пусть будет наоборот — я заставила вас, — она явно ускорила шаг, словно пытаясь от него уйти.

— Тогда простите меня. Прошу вас, простите. Я виновата! — вдруг она остановилась. — Только я одно хочу сообщить вам: я по жизни, конечно же, бывало, влюблялась, но даю слово — никому в любви не признавалась. И вы должны знать, если чеченская девушка до того дошла, что сама мужчине душу раскрыла, то настоящий чеченский мужчина просто обязан на ней жениться… Но мы не на Кавказе, и времена не те, — ее маска-улыбка не сходила с лица, она стала бледной и даже капельки пота на лбу от явного напряжения. — Гал Аладович, вы правы. Вам надо беречь себя и вам не нужны излишние проблемы и потрясения. Простите меня. Давайте я вас провожу.

Пытаясь скрыть от него лицо, она хотело было резко развернуться, но Цанаев, даже не ожидая от самого себя такой резвости, вдруг схватил обе ее руки, приблизив к себе, прямо в ее лицо требовательно прошептал:

— Выйди за меня. Стань моей… моей женой стань.

— Отпустите! — Аврора оказалась крепкой, довольно легко вырвалась, отступила на шаг.

Цанаева словно током прошибло и в сгущающихся сумерках его побагровевшее лицо, как и голос, стало мрачным, просящим:

— Аврора, — его руки еще протянуты к ней, застыли, слегка дрожат, — ты не выйдешь за меня? — и не услышав ответа. — Да, я бедный, бедный профессор, но ты не покидай меня… как же я без тебя?! — и совсем жалобно. — Я ведь один. Никого. Будь, пожалуйста, рядом! — он хотел было сделать шаг навстречу, а ног не почувствовал, они его не слушались. Но он не успел упасть, уже был в крепких объятиях и как чистые, свежо-кристальные капельки звездной ночной росы, он видел прямо перед собой лишь блеск слез и услышал горячий желанно-возбуждающий аромат ее частого дыхания:

— Буду рядом. Вечно рядом, только вы держитесь, не сдавайтесь. Вы нужны мне, всем нужны, всем.

О какой-либо свадьбе и речи не могло быть. Тем не менее, долеживая положенный срок в профилактории, Цанаев все же чувствовал, что Аврора ведет какие-то приготовления, что-то делает, организует. Так у Цанаева появился новый костюм, туфли, сорочки и прочее.

— Зачем все это? — беспокоился он. — Столько затрат.

— Ну, вы ведь жених, и не простой жених — профессор, — как бы отшучивалась Аврора. — А за деньги не беспокойтесь. Отработаете — столько дел: грант надо закончить, моя докторская, диссертация Ломаева и еще непочатый край, — настроение у нее деловое и приподнятое.

А Цанаев интересуется:

— Аврора, скажи правду, это и есть одна из трех твоих заветных задач?

— Не-е-т, — смеется она, — неужели вы думаете, что и я такая прагматичная? Вы-то мне и так обещали с диссертацией помочь.

— Тогда скажи, что у тебя за три задачи, которые после нашей свадьбы ты должна решить?

— Не должна, а постараюсь, — и после уговоров жениха. — Хорошо, об одной скажу… Ваша жена скоро начнет вас ценить и уважать.

Эти слова были сказаны с некой тоской и отстраненностью, как удаляющееся космическое пространство неземной любви.

— А разве не ты будешь моей женой? — удивился Цанаев. — Или ты будешь временной? — тут он осекся, а она дернулась, словно ее кольнули, и внимательно, очень пристально глянув на него:

— Все временно. Здесь все временно. Там будет вечность, — загадочно произнесла она, задумалась, а Цанаев любопытен:

— Здесь, имеется в виду в Норвегии «все временно!?

— Имеется в виду — на грешной Земле.

— Аврора, — встрепенулся Цанаев, — мы говорили о свадьбе, а ты думаешь о смерти?

— Я думаю о вечности и справедливом мире.

— Ты думаешь, там справедливый мир?

— Это слова безбожника, — резко выдала она. — А я выхожу замуж за верующего человека.

— Значит, я буду двоеженцем? — попытался пошутить жених, а она отпарировала:

— Как мусульманин, вы имеете право иметь четыре жены. Это лучше, чем одна жена и масса случайных связей… по крайней мере честнее, гигиеничней и, может быть, приятней. Я о мужчинах.

— А женщины?

— Я до сих пор считала и считаю, что это дикость. Себя второй женой даже представить не могла. Но у меня есть… — тут она оборвала речь.

— Есть свои задачи?

— От судьбы не уйти… Я пытаюсь… Вы не передумали?

К торжествам не готовились. Просто они договорились, что после профилактория будут жить вместе. Цанаев даже не представлял, как это будет выглядеть. А время шло и он, конечно же, волновался, но не так, как это ему представлялось, перед таким судьбоносным шагом, который, вероятней всего, круто изменит его жизнь. Это, наверное, было от того, что он практически ничего не предпринимал, лишь долечивался. Хотя он, уже зная Аврору, чувствовал: она что-то творит или вытворяет. По крайней мере, она все реже и реже появляется у него, и то ненадолго. Даже по телефону мало говорит. И вот настал день выписки, — случилось неожиданное — позвонила жена и сходу: