Канта Ибрагимов - Аврора

— Я не против вашей свадьбы, — очень спокойный голос и даже более того. — Благослови Вас Бог. Аминь.

Цанаев был в шоке и даже в недоумении, как его вновь встревожил звонок:

— У вас все нормально? Как здоровье? — и не дождавшись от него ничего вразумительного, Аврора сама спросила: — К вам из дома звонили? Что жена сказала?.. А она деловая женщина, — и пока профессор с трудом соображал, какие дела могут быть между его женой и Авророй, последняя сообщила или руководила: — Сейчас за вами заедет таксист-чеченец, он же местный мулла, и если вы до сих пор не передумали, то начнется процедура нашего бракосочетания по адату и шариату.

Цанаеву казалось, что этот таксист-чеченец прямо за дверью ждал, либо Аврора так все рассчитала. Словом, тут же стук в дверь, и Цанаев ожидал, раз мулла, то будет кто-то в бородке и прочая религиозная атрибутика, — отнюдь, коренастый молодой человек, вид европейский, небольшая, даже модная щетина и его не отличить от местных, так же широко и открыто улыбается и полное уважение к старшему. А Цанаев смущается — какой он жених?! Однако, выбора уже нет, и ему остается лишь одно — исполнять.

Они ехали довольно долго, наверное, через весь Осло, долго стояли в пробках и таксисту пару раз звонили. Цанаев не уверен, да ему показалось, что это была Аврора, — и таксист явно нервничает.

Он тоже сам очень нервничал, когда его проводили в небольшое здание, — оказывается, местная мечеть, и внутри весьма уютно, тихо, гармонично, так что Цанаеву стало спокойнее. А местный кадий, то ли турок, то ли курд, а чеченец-мулла — в качестве переводчика.

Цанаев не первый раз женится, и в первый раз его жена была чеченка, но он такой процедуры не проходил, то ли не помнит, зато помнит, что хорошо отметили — напились. А сейчас все трезво, тщательно: Цанаев платит положенный калым (урдо), по телефону из Грозного дальний родственник Авроры дал согласие на брак. Процедура свершилась, благословлена. Цанаева сдержанно поздравили. После этого на том же такси Цанаева повезли далее, и он как бы очнулся, увидев знакомые здания студенческого го-родка-кампуса. И подъезжая к центральному скверу, он издалека заметил Аврору — наряженная, красивая, явно переживает, ходит.

— Эх, я даже цветы не взял, — воскликнул профессор.

— В багажнике огромный букет, — улыбается че-ченец-таксист.

— Ты не шутишь? — удивился Цанаев.

— Зачем шутишь, — отвечает водитель, — тут все четко написано, что, как и когда я должен сделать: полный сценарий. А цветы от вас — шик!

— Ну, Аврора, даешь, — окончательно сдался Цанаев, а следом мысли: «Какой я жених? Какой я мужчина-молодожен?»

От этого Цанаев очень подавлен. А Аврора, хотя и пыталась быть торжественной, тоже чувствовала некую неловкость, скованность, смущенно поздоровалась.

Однако расписано все. Аврора проводила его в какой-то салон, а Цанаев даже таких слов, как визажист, стилист и прочее, не знает, да через час-полтора, когда они заходили в ресторан, в огромном стенном зеркале он восхитился грацией Авроры, а мужчину рядом даже не признал — в новом, строгом костюме, лакированные туфли — настоящий профессор!

Были приглашенные Авророй коллеги по науке, знакомые, были еще цветы, были тосты, правда, спиртного не было, да это не сказалось на приподнятом настроении присутствующих, потому что, как кульминация события, в зал на тележке завезли огромный торт со свечами и в этот же момент, словно в раю, зазвучала какая-то очень нежная, приятная мелодия на восточный манер, где сказочная гармония шепота горного, хрустального родника; беззаботное, радостное, весеннее пение птиц; чистый, ясный, задорный детский смех и что-то еще волшебное, завораживающее. И вместе с этим, в такт, ласковый перелив света и в этих лучах, точно на опушке девственного леса, беззаботно запорхали большие, красочные — всех цветов, даже черного и искряще белого и фиолетового с крапинкой — бабочки: такие легкие, игривые, добрые, нежные, доверчиво-преданные. И почему-то не одна, а несколько разноцветных бабочек опустились на плечи и голову Авроры. А одна, совсем маленькая, очень милая, села прямо на кисть жениха, и Цанаев был удивлен: если бы он не видел ее, то веса бабочки не ощутил бы, а так, ему показалась, что она своими лапками слегка щекочет, словно окрыляет, возбуждает, и от редких взмахов ее крылышек он сам хочет вспорхнуть…

— А что будет с бабочками? — когда уже покидали ресторан, спросил Цанаев у Авроры.

— Их выловят, вновь в коробочки, как в могилу, и до нового торжества, если кто-нибудь купит, то есть закажет.

— Ужас, — выдохнул Цанаев.

— Да, — поддержала Аврора, — попорхали бабочки в рампах славы — и в темень. Как день — ночь, ночь — день. Такова жизнь, — и поэтому должна была наступить ночь.

Они уже были в небольшой уютной квартире, которую Аврора сняла недавно к их совместной жизни. И Цанаев, как жених, должен был проявить инициа-тиву, но у него даже руки онемели, холодные. Да Аврора спасла:

— Гал Аладович, сегодня такая нагрузка. Вы устали. Ложитесь спать.

А кровать большая, одна, и он как-то с краюшку прилег, видать, точно, сильно устал, крепко заснул.

Если бы кто-нибудь Цанаеву сказал, что после шестидесяти, после такой операции на сердце он будет себя чувствовать даже лучше, чем в тридцать, он бы это посчитал как утешение пенсионеру. Но было почти так, и даже гораздо лучше. Наверное, от того, что он, пожалуй, впервые в жизни или, точнее, наконец-то почувствовал себя мужчиной, настоящим мужчиной, мужчиной во всех отношениях. И он, конечно же, понимал, что это все — заслуга Авроры, ее внимание и любовь. Однако она сама все категорически отвергала и всеми способами всегда утверждала и возносила его мужское достоинство, его верховенство, его силу, знание, опыт и ум.

Что бы Аврора ни делала, делалось лишь с позволения супруга. Даже идя на работу, она спрашивает разрешения мужа, и если немного задерживается, то непременно сообщает. А вообще, она постоянно хочет быть рядом с ним и постоянно заботится о нем, так что когда пришли на консультацию к лечащему хирургу, а Аврора здесь переводчик, врач просто удивляется столь быстрому выздоровлению, даже омоложению. И когда доктор задает молодожену интимные вопросы, Аврора от смущения их даже не пе-реводит, краснеет. А мужчины и без переводчика об этой теме говорить могут. И Цанаев, хотя тоже смущается, да удивляясь, рассказывает, какой бурный у него медовый месяц:

— Боже! — хватается за голову хирург. — Это в вашем-то возрасте? Невозможно… так часто нельзя.

— А я иначе не могу. Так получается… Только сейчас я почувствовал и понял, что такое любовь!

— Так нельзя. Опасно!

— Только так хочу, так хочу жить, — умоляет Цанаев.