Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть

— Так вот, от вас, юнга, пока что требуется только одно: уцелеть, — снисходительно признала его статус княгиня. — Вы ещё понадобитесь нам для нескольких деликатных послевоенных операций.

— Вот именно: деликатных, — язвительно улыбнулся обер-диверсант рейха, понимая, что речь пойдет о поисках сокровищ Роммеля.

— Но об этом мы поговорим после отражения атаки местных коммунистов.

Однако атака не состоялась. В тот раз — не состоялась. Партизаны действительно появились рядом с виллой, провели две перестрелки с патрулями защитников виллы, которые обошлись без жертв, и отошли в горы. Скорцени понимал, что это была всего лишь своеобразная разведка местности, численности гарнизона, расстановки постов. Было ясно, что партизаны вернутся и все же попытаются взять виллу штурмом, но никто не мог сказать, когда это произойдет.

— Жаль, что завтра мне придется возвращаться на аэродром, а оттуда в Берлин, — молвил он княгине, готовя её к прощанию. — Я обращусь к итальянским властям с просьбой перебросить сюда для борьбы с партизанами хоть какое-то подразделение.

— Теперь мы будем иметь представление о том, как выстраивать оборону «Орнезии», если вблизи вновь появятся крупные силы гарибальдийцев, — признательно молвила княгиня, стараясь не показывать своей грусти.

Не успели на окраине села прозвучать выстрелы лже-расстрела, как группа из тридцати гладиаторов и егерей под командованием самого Курбатова уже ушла в рейд. Вел ее шестнадцатилетний сын хозяина пристанища полковника, который с детства пастушил в этих краях и знал каждую скалу, каждую тропку. Это действительно был марш-бросок с полной выкладкой, в котором солдаты, что называется, выложились. Зато не прошло и получаса, как они уже знакомились с местностью, устанавливали пулеметы на заросших кустарником вершинах и, зарываясь в каменную осыпь, маскировались кто как может.

Курбатов пообещал лично пристрелить всякого, кто неосторожным движением, огоньком сигареты, пусть даже вздохом, выдаст себя. При этом четверых гладиаторов он усадил вдоль дороги, еще четверым приказал отойти и закрыть проход, как только весь партизанский отряд втянется в небольшое, лишенное какой бы то ни было растительности ущелье, в котором гарибальдийцы действительно могли устроить его колонне прекрасную засаду.

Партизаны появились часа через полтора, когда на вершинах далеких скал забрезжили первые проблески холодного горного рассвета. Вначале показались два бойца разведки. Переговариваясь и посмеиваясь, будучи уверенными, что никакой засады здесь и быть не может, поскольку они сами идут в засаду, гарибальдийцы достигли шоссе, мельком осмотрели склоны ущелья и, ничего подозрительного не заметив, вернулись, чтобы доложить: «Путь свободен!».

— Привыкли к тому, что хозяевами гор являются они, — вот в чем их ошибка, — самодовольно проворчал Курбатов, обращаясь к лежавшему рядом с ним барону фон Шмидту, тоже решившемуся пойти с ним в рейд. Хотя это было опасно, поскольку Курбатов попросту не имел права рисковать его жизнью.

— Итальянские и германские гарнизоны сидят по селам и городкам. Засады в горах устраивают только они сами. Поэтому наша вылазка заставит их перевернуть и заново прополоскать собственные мозги.

— Если только будет что поворачивать и прополаскивать. Это не партизаны, это великосветское дерь-рьмо!

Лежа на одной из плоских вершин, Курбатов наблюдал, как партизаны, растянувшись по тропинке, медленно втягиваются в ущелье. «Еще метров двадцать, — прикидывал он, — и те, что идут первыми, улягутся в небольшой ложбине у самого шоссе, остальные наверняка начнут взбираться на окрестные холмы и скалы, откуда выкуривать их уцелевшей охране колонны будет крайне сложно, да и то, неся большие потери».

Но вот в ущелье вошла последняя группа из шестерых партизан. Поняв, что это арьергард, полковник не стал терять времени, а припал к пулемету и прошелся по ней густой истребительной очередью. Тотчас же открыли огонь еще два пулеметчика, заработали десятки автоматов. Чуть запоздало, но обнаружила себя и засада, притаившаяся у самого шоссе. А, как только уцелевшие партизаны залегли, вниз полетели гранаты. По опыту боев в горах Курбатов знал, что на таких каменных россыпях добрая половина солдат гибнет не столько от осколков гранат, сколько от камней, увеличивающих убойную силу всякого взрыва как минимум в два раза.

Чувствовалось, что бойцы в партизанском отряде подобрались обстрелянные. Они горячечно пытались отбиваться, наладить хоть какую-то оборону, однако с позиций, на которых оказались, какое-то время спасаться от пуль еще можно было, но пытаться поразить сидевших на окрестных вершинах врагов представлялось делом, совершенно бессмысленным.

Как только под взрывами гранат умолк второй пулемет партизан, Курбатов приподнялся и приказал своим бойцам прекратить огонь.

— Переведи, — крикнул он Марио, — что я даю им пять минут, чтобы все уцелевшие поднялись и без оружия отошли ВОН на ту возвышенность у шоссе. В этом их последний шанс.

— Этот русский офицер может помиловать вас… — начал Марио, не очень-то придерживаясь дословности.

Пока итальянец объяснялся со своими соплеменниками, Курбатов приказал Оборотню связаться по рации с Умбартом.

— У вас гам тихо? — спросил он штурмбаннфюрера.

— Стрельба доносится оттуда, куда ушли вы.

— Вы не точны, Умбарт, она доносилась отсюда.

— Согласен. Теперь, вроде бы, затихло.

— Причем надолго. Немедленно выводите колонну из поселка, направив по обе стороны от шоссе боковое охранение, а также организовав мотоциклетный авангард.

— Организуем.

— И еще: реквизируйте у крестьян четыре подводы. Да не забудьте о веревках для пленных. Побольше веревок.

— Вы что, собираетесь перевязать половину Гарибальдийской бригады? — не понял Умбарт.

— Понимаю, успели привыкнуть к тому, что после любой стычки партизаны вяжут ваших корсиканцев.

— Вынужден признать, полковник, что в большинстве случаев так оно и происходило. Воевать на горных дорогах, где за каждой скалой тебя ждет засада, у каждого моста — мина, мы так и не научились.

— Сегодня как раз и появилась такая возможность, штурмбаннфюрер. Учитесь.

— В плен сдалось пятнадцать бойцов. Еще двое пытались схитрить: распластались среди убитых, но их обнаружили и закололи штыками. Курбатов приказал пленным выстроиться над обрывом и не спеша обошел этот скорбный строй. Почти всем мужичкам было за сорок; худосочные, изношенные, на ногах не обувь, а какое-то рванье.

Глядя на этих аборигенов-виноделов и козодоев, не поверишь, что они способны так зверствовать над пленными муссолинистами, как это мне уже не раз описывали. Вешают — так обязательно вверх ногами. Избитых до полусмерти обливают бензином и позволяют спасаться «живыми факелами…»