Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся

— А ты? Как киноинститут, твоя мечта?

— Не до кино сейчас. Мне батальон дают. Папаша велел до Берлина дойти.

— Какой папаша?

— Комдива у нас так называли, отца твоего. А ведь про то, что ты Латуниц, я только недавно узнал.

Не сговариваясь, они присели на скамейку.

— Тебе не встречались наши? — спросил Ребриков.

— Нет. После Ленинграда никто, а тебе?

— Только Чернец. Он стал артиллеристом, командиром батареи. А Левка погиб, слышала?

Им нужно было столько сказать друг другу, что они все равно всего бы не могли сказать сейчас. Уже дал два осторожных сигнала водитель машины.

— Ну, мне пора. Нам далеко своих догонять.

Они поднялись и пошли к машине. Ребриков сказал солдатам, с любопытством поглядывавшим на них из кузова:

— Это, хлопцы, дочка нашего комдива.

Но кажется, ему не очень-то поверили, Автоматчики смотрели с молчаливым сомнением.

И, уже подражая полковнику, Ребриков басовито скомандовал:

— Давай действуй, заводи!

Могуче взревел мотор «студебеккера».

— Ты полевую почту знаешь?

— Знаю, — кивнула Нина.

— Я тебе, на всякий случай, еще раз запишу. — Он быстро набросал на клочке бумаги пять цифр.

Ребриков сел в кабину. Шофер включил скорость. Плавно взяв с места, машина стала подниматься вверх по улице. Ребриков приоткрыл дверцу. Нина все еще стояла возле решетки сада и смотрела им вслед.

Ребриков захлопнул дверцу, откинулся на кожаную спинку сиденья и закрыл глаза.

«Вот и встретились, — подумал он, — как же все странно вышло».

Придется ли им увидеться опять? Где, когда?.. Может быть, уже после войны, в счастливые дни победы. Он вдруг ярко представил себе эту встречу. Где-нибудь в залитом огнями зале консерватории. Нина выступает на отчетном концерте. Он обязательно приедет без предупреждения и появится неожиданно.

В кузове пели. До него доносились только отдельные слова песни.

тянули ребята.

Когда он открыл глаза, машина уже вышла из города. Уплывали последние домики окраины, палисадники, свежезеленеющие огороды.

рвалась песня из кузова.

Вдруг Ребриков подумал о том, что за сутки дивизия, вероятно, уже изрядно ушла вперед, и сказал шоферу:

— Давай поднажми. Мне батальон принимать.

Впереди вдали виднелись горы. Высились бледными очертаниями и пропадали в туманной дымке.

Там, за горами, опять начинались нескончаемые просторы степей.

1942—1945 гг.

К четырем часам все стихло. Холодный свет летнего утра, незаметно сменившего белую ночь, расплывался по лестнице. Засветились на ступенях осыпавшиеся лепестки роз, обрывки серпантина, бесчисленные, затоптанные ногами кружочки конфетти.

Вчерашние десятиклассники, с этой минуты навсегда уже только гости в школе, покинули ее привычные, вдоль и поперек избеганные коридоры и теперь, сцепившись руками, шеренгой шли среди Невского, такого тихого в этот ранний утренний час, что, казалось, город вымер.

Запоздалые прохожие — и им когда-то было семнадцать, — завистливым взглядом провожая молодежь, задерживались на тротуарах. Скучающие милиционеры одобрительно наблюдали полное нарушение всяких правил движения. Спешившее невесть куда ночное такси резко сбавляло скорость и осторожно объезжало гулявших. При этом опускалось стекло в машине, и бледный утренний пассажир в сдвинутой на затылок шляпе приветствовал рукой поющих девушек. И те дарили ему снисходительные улыбки.

Рита Садикова шла среди подруг в самом центре проспекта. С сизым блеском зеркалился под ее ногами накатанный асфальт. Пожалуй, Рита была заметней всех. Другие девушки, хоть и надели сегодня бальные платья, в большинстве своем выглядели еще девчонками. Иное дело Рита: с золотистым венчиком волос вокруг головы, который она соорудила себе еще в прошлом году, расставшись с прекрасными косами, в ловко обхватившем ее стройную фигуру платье из белого шифона, в легких резных туфлях и таких тонких чулках, что гладкая кожа ног казалась ничем не покрытой, она шла что-то напевая, и так мечтательно смотрела в даль опустевшей улицы, что, казалось, видела там только близкое и понятное ей одной.

А еще совсем недавно в школе, когда подходил день рождения кого-нибудь из подруг, Рита Садикова заранее собирала у всех деньги на подарок и затем могла неделю ходить по городу, только бы непременно отыскать такую вещь, которая больше всего на свете была приятна тому, кому она предназначалась, и очень радовалась, если ей это удавалось. Рита была веселой и общительной, ее любили. Она никогда не была отличницей, но и не очень отставала от других. Но далее в десятом классе Рита Садикова не знала, кем она хочет стать, и не мечтала, как ее сверстницы, ни о театральном институте, ни об университете. Она, конечно, собиралась учиться дальше, но где?.. Этого не знал никто из ее подруг, да и сама Рита.

Иногда она, правда, задумывалась над тем, что необходимо делать что-то нужное, важное для других. Десять лет она слушала об этом в школе. Слушала так много и часто, что попросту заучила, как необходимый, но скучный урок. Но чем она, Рита Садикова, может всерьез принести пользу, ясно себе представить не могла.

Случалось, ее увлекала близкая подруга Лида Дрожкина. Рита соглашалась с ней: надо учиться, а потом ехать, куда пошлют, и делать то, чему ты научилась. Но задумывалась Рита над этим ненадолго. Она все больше и больше приходила к заключению, что ни хороший врач, ни инженер из нее не выйдет, а потому считала, что и занимать место, которое куда больше пригодится другому, ей ни к чему.

Рита думала о другом. Она мечтала интересно жить. Как сложится эта ее хорошая жизнь, она еще не знала. Но непременно собиралась ее добиваться. Давно уже Рита пришла к решению, что одно из главных и самых трудных достижений жизни — семейное счастье. Иногда Рита в одиночестве предавалась мечтам: любящий, красивый и обязательно очень умный муж, о котором она будет заботиться и которому станет помогать во всем, а он, в благодарность, будет доставлять ей всякие удовольствия, — разве это не счастье?

Этими сокровенными мыслями Рита никогда не делилась ни с Лидой, ни с другими подругами, но про себя давно решила стать женой большого человека — знаменитого шахматиста или ученого.

Больше всего она любила читать в книжках про таких женщин — жен и близких подруг великих людей. «Может быть, я сама ничем и не замечательная, — рассуждала Рита, — но и я бы для такого создала все, и мне бы завидовали и говорили: «Смотрите, вот идет жена такого-то…» Откуда это впервые пришло, Рита уже не помнила. Кажется, она посмотрела какой-то заграничный фильм, в котором увидела свой идеал, и стала о нем мечтать.