Михаил Слинкин - Война перед войной

— Пройдемте в штаб! Обсудим кое-какие детали.

Фарук первым энергично и все еще раздраженно направился к шалашу. Остальные последовали за ним по узкой дорожке вдоль арыка. Шли гуськом, молча. Дмитрий, опустив глаза, наблюдал, как струится вода. При такой жаре она всегда притягивала к себе: хотелось если не окунуться в нее полностью, скинув одежду, то хотя бы присесть на корточки и омыть руки и лицо. Но сейчас Дмитрий поймал себя на мысли, что вода вовсе не манила его, а вызывала неприятное чувство холода и душевного дискомфорта, как свинцовая поверхность глубокого омута в пасмурный день. Занятый этой мыслью Дмитрий решил даже проверить, насколько верно его ощущение, присел и через силу опустил руку в арык. Вода действительно показалась прохладнее, чем обычно, вызвав уже реальное, а не ожидаемое чувство холода и озноб, моментально распространившийся по всему телу.

Добрались до шалаша-штаба. Сдвинули столы и расселись за ними. Командир отдал приказание солдатам приготовить чай и еще раз полить стенки шалаша водой. Фарук молчал. Когда наконец чай и сладости оказались на столе, генерал попросил командира отправить солдат и начал разговор с информации о текущей ситуации в провинции. Обстановка, по его словам, обострялась, мятежники изгоняли представителей новой власти из мелких административных центров, перекрывали дороги, совершали нападения на отдельные гарнизоны и посты, в том числе уже и в непосредственной близости от Кандагара.

— Ваш полк, — заключил Фарук, — дислоцируется за городской чертой и может стать одной из первых целей мятежников, если они соберут достаточные силы и подойдут к городу. Вам необходимо: первое — организовать охрану и оборону самого полка, и второе — в целом Кандагара с восточного направления. По второму пункту предложения доложите письменно. На исполнение двое суток.

Генерал говорил на дари, обращаясь к командиру полка, которому, собственно, он и ставил задачу. Дмитрий синхронно переводил сказанное советникам. Перевод давался очень тяжело. Мало того, что нужно было тщательно избегать не только ошибок, но и малейших неточностей — Фарук слишком хорошо знал русский язык, — откуда-то навалилась непонятная усталость. Не помогал даже крепкий чай, который Дмитрий пил, нарушая одну из главных заповедей переводчика — не отвлекаться за работой на еду и питье.

Совещание закончилось. Фарук встал, за ним поднялись все присутствующие. Поднялся и Дмитрий, но, чтобы не упасть, был вынужден тут же сесть. Неожиданно закружилась голова. Владимир Иванович, обернувшись, махнул было призывно рукой, приглашая переводчика следовать за собой, но, увидев обмякшего Дмитрия, сидевшего с низко опущенной головой, вернулся в шалаш и с тревогой спросил:

— Что с тобой?

— Сейчас, — прошептал Дмитрий. — Сейчас, минуту посижу и догоню вас.

— Тебе плохо? — Владимир Иванович приложил холодную ладонь ко лбу переводчика. — Да у тебя жар, братец!

Подошел Фарук, наклонившись, посмотрел в глаза Дмитрию и спросил:

— Заболел?

— Нет, — ответил Дмитрий, вновь пытаясь подняться. — Но тяжело как-то, и голова кружится.

— Температура у него, высокая. Лоб сухой и горячий, — сказал Владимир Иванович.

Фарук обернулся, подозвал адъютанта и приказал ему отвести переводчика к машине. Обращаясь к Владимиру Ивановичу, сказал:

— Вроде не желтуха, судя по глазам. Какая-то лихорадка — здесь этих радостей хватает. Нужно отвезти его в госпиталь. Пусть врачи возьмут анализы и разберутся, какую заразу он подхватил.

Адъютант взял Дмитрия под левую руку. Командир полка, желая хоть чем-то помочь внезапно занемогшему приятелю, подхватил его под правую руку, но дорожка вдоль арыка была слишком узкой для троих, и командир был вынужден предоставить переводчика заботам молодого и более сильного адъютанта.

Дмитрия посадили в генеральскую машину. Владимир Иванович вместе с командиром полка уселись в старенький «газик». Двинулись, нещадно пыля по грунтовке, сначала к автотрассе Кандагар — Кабул, а потом по ней к городу, где на восточной окраине располагался гарнизонный военный госпиталь.

Сидя на заднем сиденье, Дмитрий, не привыкший к излишнему вниманию к своей особе, да и стеснявшийся внезапно накатившей на него немощи, думал не о болезни, которой по молодости не боялся, а о беспокойстве, невольно доставленном окружающим.

Прибытие хорошо знакомой всем машины генерал-губернатора вызвало в госпитале понятный переполох. С докладом выскочил испуганный неожиданным визитом начальник госпиталя, вслед за ним — главный врач. Фарук отмахнулся от обоих, подозвал фельдшера и приказал ему отвести больного в приемный покой. Там Дмитрия усадили на кушетку. В маленьком помещении стало тесно и шумно. Генерал что-то втолковывал на пушту стоявшим перед ним навытяжку госпитальным начальникам. Командир полка, присев рядом с Дмитрием, успокаивал его, говоря, что врачи здесь хорошие и разбираются в местных болезнях. Только Владимир Иванович стоял в стороне и, по обыкновению, спокойно и внимательно наблюдал за происходящим.

Фарук, закончив инструктаж медиков, повернулся к Дмитрию:

— Побудешь здесь, пока врачи не определят, что за хворь с тобой приключилась. Я дал команду выделить тебе отдельную палату и вестового. Есть какие-нибудь просьбы?

— Нет, — сказал Дмитрий. — Спасибо!

Генерал вышел. Командир полка и Владимир Иванович остались. Фельдшер, в накинутом поверх солдатской формы белом халате, взял у Дмитрия кровь из пальца и сунул ему под мышку градусник. Через несколько минут главврач забрал градусник, посмотрел на него и сказал, обращаясь к начальнику госпиталя:

— Сорок без одного.

Дмитрий про себя улыбнулся. Афганцы, особенно пожилые, никогда не произносят вслух число тридцать девять. Плохая примета. Объясняется все очень просто: каждая цифра имеет буквенное значение, а составляющие это число цифры «три» и «девять» в таком выражении образуют слово, обозначающее молодого человека, которого немощные старцы тайно нанимают для своих юных жен, чтобы никто со стороны не наставил им рога. С некоторыми оговорками такого жеребца можно назвать восточным коллегой европейского жиголо.

«Однако главврачу еще рано беспокоиться, — подумал Дмитрий. — На вид ему лет сорок. Здоровый, крепкий мужик. Вот только немного мрачноват, совсем не улыбается при разговоре, как большинство афганцев, всегда открытых к общению».

Медики приступили к осмотру. Начальник госпиталя уселся за стол, достал из кармана кителя китайскую перьевую ручку и начал заполнять медицинскую карту. Главврач долго слушал легкие, простукивал грудную клетку, потом, уложив Дмитрия на кушетку, мял живот, тыкал пальцами под ребра и спрашивал, не болит ли где. Дмитрий отвечал, что ничего и нигде не болит. Но общее состояние такое же, как при гриппе или сильной простуде, — знобит и ломает.