Михаил Слинкин - Война перед войной

После осмотра начальник госпиталя спросил Дмитрия, давали ли ему какие-нибудь препараты для профилактики малярии. Дмитрий ответил, что давали делагил, но пил он его нерегулярно, иногда целыми неделями забывая принимать лекарство.

— Все понятно, — заключил медик. — Скорее всего это малярия. Какая-нибудь смазанная форма болезни. Такое бывает из-за приема делагила для ее профилактики. Но все станет окончательно ясно, когда будут готовы результаты анализа крови.

— Долго лечиться-то? — спросил Дмитрий.

— Недели две, если диагноз подтвердится, — ответил начальник госпиталя. — Но ты не волнуйся. Я учился в Союзе, в Ленинграде, мой коллега — в Англии. И в Союзе, и в Европе малярии давно уже нет. У тебя там с этим заболеванием могли бы быть проблемы главным образом из-за того, что медики его не знают. А здесь мы встречаемся с малярией каждый день. Вылечим.

«Успокоил, — подумал Дмитрий. — Две недели валяться на больничной койке! Да еще в провинциальном афганском госпитале без телевизора, радио и свежих газет. Ну, заедут свои раз в день справиться о здоровье, а дальше что — пялиться в потолок или ходить по палатам выслушивать жалобы раненых и больных афганских солдат. Угораздило же!»

С этим горьким чувством Дмитрий в сопровождении фельдшера, командира полка и Владимира Ивановича потащился в выделенную ему палату. Поднялись на второй этаж. У дверей стояли двое часовых, держа винтовки с примкнутыми штыками в положении «к ноге». Рядом, на табурете, сидел еще один солдат, но без оружия, видимо, вестовой.

— Это еще зачем? — удивился Дмитрий. — От кого меня собираются охранять?

Вошли в палату — просторное помещение, в углу которого терялись заправленная койка и тумбочка. Другой мебели не было. Вдоль двух стен за большими окнами тянулся длинный балкон, по которому вышагивал еще один часовой с винтовкой наперевес. Дмитрий уселся на кровать. Знобило. Очень хотелось лечь и укрыться хотя бы простыней. Командир полка и Владимир Иванович, видимо, без слов поняли его желание. Прощаясь, Дмитрий попросил командира распорядиться, чтобы ему принесли воды, а Владимира Ивановича заехать завтра и привезти газет и несколько книжек на персидском от хазарейца.

На какое-то время Дмитрий остался один, если не считать часового на балконе, время от времени косившегося на непонятного пациента, проверяя, на месте ли он. Прибежал вестовой с наполненным колотым льдом и водой стеклянным кувшином, от одного вида которого Дмитрия зазнобило еще больше. Солдат взял с тумбочки стакан, налил в него воды и протянул Дмитрию. Дмитрий отодвинул руку со стаканом и попросил вестового принести воды безо льда. Тот согласно кивнул, но через пять минут вернулся с кувшином, полным льда. Дмитрий еще раз отправил его за водой и, чтобы не заснуть до его прихода, решил посмотреть, что происходит за окном.

Во дворе госпиталя прогуливались, что-то обсуждая, больные. Присесть им было негде. В роли единственной лавочки использовался бетонный парапет маленького бассейна, куда вода поступала из железной трубы с краном. У бассейна появился вестовой, держа в одной руке злополучный кувшин со льдом, а во второй большую жестяную коробку, тоже со льдом. Солдат вытряхнул содержимое кувшина в бассейн и, что-то недовольно объясняя больным, старательно набил его новым льдом из коробки, долил воды из-под крана и побежал к дверям госпиталя.

Когда вестовой появился в палате, Дмитрий спросил его, понимает ли он дари. Солдат согласно кивнул, но в глазах у него было написано, что ничего он не понимает, но готов исполнять любые капризы пациента, раз уж судьба у него такая.

«Как же объясняться с этим пуштуном? — задался вопросом Дмитрий. — Ну, хорошо. Через час лед растает и вода согреется. А сейчас? Пить-то хочется. Пусть тогда несет чай. Чай — он везде чай, от Китая до Ближнего Востока».

— Чай! — дал короткую команду Дмитрий.

Солдат на этот раз правильно уяснил желание пациента и радостно побежал исполнять приказание, не утруждая себя за ненадобностью размышлениями о таком полезном совпадении, что название этого напитка одинаково звучит и на русском, и на китайском, и на пушту, и на дари, и на многих других языках.

Утолив жажду, Дмитрий закрыл глаза. Сквозь большие окна без занавесок в палату проникало слишком много света, несмотря на то что в полдень прямые лучи солнца падали лишь на подоконник.

«Не заснуть», — подумал Дмитрий. Но, прикрыв глаза ладонью, тут же провалился в полудрему.

Замелькали, причудливо смешиваясь и накладываясь друг на друга, почти забытые картинки из прежней жизни. В цветущем яблоневом саду под прозрачным весенним небом гуляют девушки в легких платьях. В аудитории, залитой светом ярких ламп, преподаватель по прозвищу «птица Феникс» монотонным голосом читает лекцию, а Дмитрий самоотверженно борется со сном, потому что всю ночь он бродил с одной из девушек в яблоневом саду и лишь утром, на первом автобусе, вернулся в город, едва успев к началу занятий. Белые искорки на море, белая галька пляжа, белое солнце, стоящее в зените, и жара, от которой нет спасения. Встать и окунуться в море невозможно, нет сил. Надо дотянуться до бутылки с водой и хотя бы немного смочить пересохшие губы. Но вода далеко, и достать ее самому никак не получается.

— Пить, — просит Дмитрий.

Добрая девушка в белом одеянии берет бутылку и подносит ее к губам Дмитрия. Но бутылка то ли пуста, то ли сквозь слишком узкое горлышко не проходит ни одной капли влаги. Девушка что-то ласково говорит, но почему-то не по-русски, а на дари. И в руке у нее не бутылка, а градусник, который она пытается вставить Дмитрию в рот. Он сопротивляется, его колотит озноб, сменивший жар, и раскусить клацающими зубами стеклянный градусник с ртутью ему совсем не хочется. Девушка не унимается и начинает переворачивать Дмитрия со спины на бок, одновременно стаскивая вниз больничные штаны на резинке. Дмитрий понимает, что девушка совсем не добрая и хочет поставить ему градусник туда, куда его обычно ставят маленьким детям. Это уже слишком. Да и не сон это!

Дмитрий резко поднялся в постели. Девушка застыла с градусником в руке. Он забрал у нее градусник и засунул себе под мышку.

— Так тоже можно, — сказала девушка. — Меня и этому учили.

— Ты кто? — спросил Дмитрий.

— Медсестра, — ответила девушка.

«Да, действительно медсестра, — окончательно приходя в себя после беспокойного сна, подумал Дмитрий. — Ослепительно-белый халат, чуть прикрывающий колени, белая шапочка с вышитым красными нитками полумесяцем. Но уж больно молода и красива. Что-то здесь не так».

— Тебя как зовут?

— Наргис.

«По-русски будет Нарцисс, — про себя перевел Дмитрий. — Ей это имя очень подходит. Хотя в восточной традиции нарцисс, кажется, является символом смерти. Дмитрий, однако, не был в этом уверен. — Может быть, дальше на Востоке, в Индии или Китае, ему придают такое значение. А здесь, в Афганистане, раз уж называют дочерей этим именем, значит, ничего плохого под ним не подразумевают».