Михаил Домогацких - Южнее реки Бенхай

Священник с обнаженной седой головой, с покрасневшими от бушующего огня щеками, по которым катились слезы, продолжал что-то бормотать, но лейтенант, не слушая его, направился в ту сторону, где солдаты сгоняли в кучу всех жителей деревни. Приказав крестьянам усесться на землю рядами, они окружили их и взяли на прицел. Подошел лейтенант.

— Сколько вы собрали в этот крааль? — весело спросил он.

— А кто их считал, сэр.

— Вот и посчитайте, сержант, и доложите по форме.

Солдаты смеялись, будто смотрели веселое представление.

— Сто восемнадцать голов, господин лейтенант, — доложил сержант, — больших и маленьких.

— Пять шагов назад, — скомандовал лейтенант. Солдаты выполнили команду. Лейтенант посмотрел еще раз на обезумевших от страха женщин, прижимающих к себе плачущих детей, на суровые лица мужчин, на ничего не понимающих подростков и, набрав полные легкие воздуха, выкрикнул: — Огонь!

Поднялся душераздирающий крик, люди пытались вскакивать, бежать, искать укрытие, но скорострельные, безотказные автоматы делали свое дело. Криков становилось все меньше, теперь слышалась только дробь стрельбы. Стоны, раздававшиеся в груде наваленных тел, обрывались одиночными выстрелами.

Солдаты вытирали рукавами нот со лба, меняли опустевшие обоймы на полные, закуривали сигареты, бросали в рот квадратики жевательной резинки, делали все так, будто ничего особенного не произошло, обычная, работа.

— Смотрите, смотрите, — крикнул кто-то, — сам Христос идет на нас с крестом!

Солдаты обернулись и увидели старого священника с обезумевшими глазами, всклокоченными седыми волосами. В правой руке он держал высоко поднятое над головой распятие, а левой, со сложенными перстами, собирался осенить себя крестным знамением или оборониться от нечистой силы, возникшей перед его глазами. Он шел прямо на растерявшихся солдат и посиневшими губами шептал: «Проклинаю! Проклинаю!» Он шел, кажется, не видя перед собой ничего, прямо на солдат, и те вдруг испытали панический страх, заставивший их расступиться перед человеком, вооруженным только крестом.

Лейтенант заметил, что его солдаты растерялись, и поспешил им на помощь.

— Что, не видели сумасшедшего старика? — закричал он. — А ну-ка, Джим, — толкнул он шутливо плечом рослого солдата, — прошей его очередью из своего автомата.

— Что вы, сэр, это же священник, у него в руках крест, разве можно? — ответил солдат.

Лейтенант сердито сплюнул.

— Не думал, что у меня во взводе такие слабонервные. Эй, старик, — он подошел к священнику, — я сказал тебе, чтобы ты убирался отсюда, почему ты шатаешься, где не следует?

— Ты сатана в человеческом образе, — громко крикнул священник, — тебя надо казнить здесь, на земле, а на небе тебе гореть в огне. И тебе, и всем твоим солдатам. Убийцы! Я вас проклинаю!

— Уходи, старик, повторяю последний раз, — сердито сказал лейтенант, вынимая пистолет из расстегнутой кобуры, — убирайся!

Старик будто не слышал его. Осеняя крестом расстрелянных односельчан, он читал над ними молитву, мешая латинские, вьетнамские и французские слова, потом заговорил так, будто это были живые еще люди, которые могли его услышать,

— Простите меня, простите, — говорил священник, и слезы лились по его щекам. — Простите, что не сумел защитить вас, дал на растерзание диким хищникам в человеческом облике. Простите, что не могу воздать за вашу смерть смертью вашим убийцам. Слаб и немощен я. За вашу гибель гореть им, — старик повернулся к солдатам, показывая на них крестом, — этим проклятым убийцам. Проклинаю! Проклинаю!

Солдаты попятились: очень страшен и грозен был этот, видимо, теряющий последние остатки разума человек.

— А ты, — грозно ткнув крестом лейтенанта в грудь, — будешь вечно гореть в пламени, убинпа!

Лейтенант поднял пистолет и спокойно иыиустил в священника несколько пуль.

Старик упал рядом со своими односельчанами.

— А ведь я предупреждал тебя, сумасшедший, — проговорил лейтенант, вкладывая пистолет в кобуру. И, обращаясь к солдатам, скомандовал: — Проверьте, не укрылся ли кто-нибудь из этого осиного гнезда в кустах.

Солдаты медленно стали разбредаться по горящей деревне, испытывая никогда ранее не посещавшее их чувство страха за совершенное. Они считали, что убивать вьетнамцев, которые помогают Вьетконгу, — не грех, да они не думали о грехе, о своей вине, пока не увидели обезумевшего священника и его смерть. Командир роты сзывал свой личный состав на небольшую, хорошо утоптанную площадку посреди деревни, куда приходили когда-то крестьяне поговорить о своих делах. Чуть в отдалении собирались другие роты. Стрельба уже кончилась. Только слышно было, как оглушительно лопались занявшиеся огнем бамбуковые стволы.

— Работа сделана хорошо, — сказал, довольный собой, командир роты, — сейчас по вертолетам и назад. Можно будет отдохнуть и выпить добрым стаканчик виски.

— Не все хорошо сделали, господин капитан, — вдруг вмешался какой-то солдат.

— Что не так? — удивился капитан.

— Священника с крестом убили. Нехорошо это.

— Эту вину я беру на себя, не волнуйся. Тут все были сделаны из одного теста и жалеть некого. Они не жалели наших парней.

— А может быть, эти люди действительно не виноваты? Священник же говорил об этом.

— Ладно, Кей, не терзай свою душу, ей еще предстоит увидеть немало и другого. Это — война.

— Но мы же не со священниками воюем? — не унимался солдат.

— С самим господом богом будем воевать, — резко отозвался капитан, — если он сделает ставку на Вьетконг. Понял, Кей? Ну, по машинам!

Через год, демобилизовавшись из армии, солдат первой воздушно-десантной дивизии Кей Рейнолдс с трудом найдет журналиста, которому расскажет о кровавом событии, в котором сам принимал участие, и осудит и свое поведение, и поведение всех, кто был вместе с ним во Вьетнаме. Он несколько раз будет повторять, что священник с крестом в руке не дает ему спокойно жить, что он постоянно видит его глаза и слышит проклятия. «Это не смоешь ничем», — заключил он свой рассказ. Ровно через неделю после этого Кей Рейнолдс покончит с собой, так и не узнав, что в тот же мартовский день произошла еще одна такая же трагедия, которая, став достоянием гласности, всколыхнет волну ненависти во всем мире, — трагедия общины Сонгми, где по приказу командира дивизии «Америкэл» генерала Карстера его солдаты, предводительствуемые полковником Ген-дерсоном и лейтенантом Уильямом Колли, уничтожат более пятисот человек, в основном женщин и детей. И только девочка Во Тхи Льен случайно останется в живых — одна из всех жителей Сонгми — и подробно расскажет о кровавом мартовском дне.

Полковник Юджин Смит только к вечеру узнал о том, что произошло в деревнях Май-первая и Май-вторая, в которых он бывал.