Карел Рихтер - Совсем другое небо (сборник)

— Я знаю своих солдат. Они прошли хорошую школу. Уверен, что не подведут.

— А что, если все-таки не выдержат? Пойдут разговоры: чехословаки подкачали…

— Знаю, но только этого не случится. Скорее мы погибнем.

— Ладно, вы меня убедили. Не будем больше об этом. Но мы должны вам помочь. Я пошлю вам на подмогу кое-какую артиллерию и «катюши». Вы — единственные союзники на нашем фронте, и я отвечаю за вас перед Верховным Главнокомандованием…

Полковник Свобода знал, что будет нелегко: батальон не должен пропустить через реку ни один фашистский танк. Еще до того, как ехать в Змиев к генералу Шафаренко, он вместе со своим заместителем и начальником штаба осмотрел местность. Оба они — надпоручик Ломский и надпоручик Рытирж — энергичные и способные офицеры, и он может на них положиться. А солдаты? Столько прошли — и сразу рыть окопы. После тридцатикилометрового марша это не шуточка. Но они сделают все, что в их силах. Они не дрогнут. В этом полковник был уверен.

— Если оставить фашистам правый берег, — рассуждал он теперь вслух над картой, — мы у них окажемся в кулаке. Им хорошо будут видны все наши позиции, и они ударят в самом слабом месте, а затем блокируют нас стрельбой, так что мы и носа не высунем… Нет, нет. Оборону нужно выдвинуть вперед, за реку.

— Мы займем Соколове? — отозвался Ломский.

— Да. Там будет узел противотанковой обороны.

— В той лощинке? — уточнил кто-то.

— Окопы отроем в склоне, сделаем ходы сообщения. Противник будет пробиваться к реке, и Соколове окажется тем железным острием, на которое он напорется. Может, это явится для него неожиданностью.

Начальник штаба кивнул в знак согласия:

— Понимаю… Во всяком случае… прежде чем он приступит к форсированию реки, он будет обессилен боем за укрепленную деревню.

— Пожалуй, это единственное решение. Соколове мы ни за что не отдадим противнику.

Командир откашлялся и постучал концом красного карандаша по карте, потом обвел взглядом напряженные лица.

— Я-то знаю, ребята, каково вам сейчас. Мы рвались на фронт, и вот мы здесь. Задача не из легких, но легкое решение мы с вами сами отвергли. Мы сейчас как перед экзаменом, и мы не должны подкачать — вот это главное. В тридцать восьмом нам не позволили воевать за родину, так давайте теперь покажем гитлеровцам, как умеет сражаться чехословацкий солдат. И помните: тот никого не боится, кто перестал бояться смерти. Но для этого нужно любить родину больше, чем себя.

— Пан полковник, — заговорил надпоручик Ярош. — Я прошу оборону Соколова доверить моей роте.

По лицу Свободы пробежала улыбка.

— А я как раз и хотел тебя туда послать. Первая рота всегда получала самые трудные задания. Я рад, что ты сам его просишь, Отакар. Тогда все ясно. Третья рота!..

Янко отозвался:

— Здесь! — и прошептал Галузе: — Записывай!

Совещание у командира закончилось. Зал сразу же наполнился гулом голосов. Офицеры надевали полушубки и шинели. Надпоручик Ломский, с полоской черных усиков под носом, поочередно обнял командиров рот Яроша, Кудлича и Янко. Галуза скромно стоял позади. Янко сказал ему:

— Пулеметы мы распределим по одному на каждый взвод, а ты останешься при мне. Будешь командовать резервом роты.

Надпоручик Янко взял его с собой на совещание у командира, но Галуза чувствовал себя среди офицеров стесненно.

Они вышли на улицу. Была уже ночь. Чувствовалось, что температура опять упала ниже нуля. Фронт на юге затих. Лишь порой в небо бесшумно взлетали осветительные ракеты, загораясь, как звезды. Галуза услышал, как надпоручик Кудлич сказал Ярошу:

— Послушай, Ота, ну зачем ты все это мне даешь?

— Оставь у себя. Так будет верней. Там еще письмо есть, для мамы. Ежели что, так ты передай…

— Ты что это придумал?..

— Да так, ничего… — засмеялся Ярош и потом добавил: — Мне она сегодня снилась. Ругала меня, что я всюду лезу… Мы играли в футбол или еще во что-то. А мать говорит: вот сломаешь себе ногу, так домой с ревом не ходи… Надо же — такой сон!

Голоса удалились в темноту. До Галузы донеслось еще громкое «Но послушай!» Кудлича.

— Галуза! — вдруг раздался рядом голос Ломского. — Так вы держитесь там, в своем Миргороде! — Они крепко пожали друг другу руки.

А Галуза сразу представил себе ротную канцелярию в бузулукских казармах. Командирам пулеметных взводов представляли нового командира роты. Надпоручик Ломский. Пехота. Раздавались недовольные голоса:

— Теперь, когда нам на фронт ехать, нам прислали дармоеда. Что он может знать о пулеметах!

Вошел стройный блондин атлетического сложения. Один из командиров взводов рявкнул:

— Смирно!

— Вольно, вольно, — махнул рукой надпоручик. Он чувствовал себя несколько скованно и не знал, куда девать руки. — Садитесь. Есть на что сесть?

Они сели, с любопытством ожидая, как он им представится. Он прокашлялся.

— Как вы знаете, я назначен командиром вашей роты. Для меня это нелегко… В отличие от вас… Вы тут все старые пулеметчики… и мне придется у вас учиться… потому что… вы в этом пока что лучше разбираетесь, чем я.

Галуза тогда впервые видел офицера, который не побоялся сказать в глаза подчиненным, что он знает меньше их. Галуза долго размышлял, откуда это взялось. Оттого ли только, что Ломский был сердечный, веселый, скромный юноша, или еще и оттого, что вообще в батальоне офицеры уже немного другие, чем были раньше? Впрочем, как и он сам — только что назначенный ротмистр Иржи Галуза. Он сдал экзамен на «отлично» и вполне мог бы быть офицером, если бы в лондонском министерстве не уперлись, что у каждого офицера должен быть аттестат зрелости. А откуда у него такой аттестат? Дома на учебу не было ни времени, ни денег. Ладно, и так хорошо. Ротмистр — это тоже чин.

— Будем держаться, пан надпоручик!

— Почему так официально обращаешься, Юра? Неужели мы и здесь будем на «вы»?

— Я вам тыкать не могу, пан надпоручик.

— Почему? Не признаешь меня пулеметчиком?

— Нет, что вы… вовсе нет… Просто я вас очень уважаю.

На рассвете, когда все краски еще сливались в один серый цвет, через окопы третьей роты возвращалась измотанная разведгруппа. Их было десять человек. Все в изодранных и грязных маскхалатах. Одного они поддерживали под руки, раненый сильно припадал на окровавленную ногу. Другого несли на носилках, сделанных из застегнутой шинели, сквозь рукава которой были просунуты палки.

Галуза столкнулся с разведчиками на дороге за штабом — он как раз проверял посты.

— Что с ним? — спросил он у паренька с длинным запекшимся шрамом через все лицо, кивком показав на носилки.

— Ему теперь хорошо, — горько выдохнул боец и откинул капюшон маскхалата на спину. — Он уже мертв. Пуля попала ему в живот.