Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)

На вокзале в Петрограде была страшная давка. Яблоку упасть некуда. Каждый кричит, что следует по важным делам, тычет мандат, называет себя не иначе как «делегатом». А когда поезд тронулся и пассажиры пообвыкли, разговорились, выяснилось: добрая половина едет по личным надобностям и мандаты имеет липовые. Несмотря на запрет пассажирского движения, люди научились добираться кому куда надо. Попадаются явные мешочники. Надеются «с божьей помощью» провезти хлеб в Питер и там втридорога перепродать его. Уповают, конечно, не только на «божью помощь», но и на проводников, среди которых есть спекулянты, взяточники. Наш проводник как раз такого сорта.

Я внимательно прислушивался к разговорам. В дороге люди обычно становятся откровенными.

По моим наблюдениям за последние месяцы настроение масс изменилось в лучшую к Советской власти сторону. Редко слышишь небылицы, дурацкие слухи. Но попадаются и «разочарованные»: власть, мол, у народа, а жить трудно, продовольствия не хватает, на железных дорогах много беспорядков. Люди эти, как мне кажется, честные, но сильно уставшие и не особенно сознательные. Таким важно объяснить обстановку, текущий момент, откровенно поговорить.

Я так и старался делать.

Если возьмешь правильный тон, не высокомерничаешь, не заносишься, тебя слушают внимательно, доверчиво. Со многим соглашаются. Да и как не согласиться, коль правда на твоей стороне. Ведь нам приходится сражаться со множеством врагов, внутренних и заграничных. Международный капитал хочет утопить нас в крови и уморить голодом. Страна уже пять лет воюет. Глянешь за окно: то больной паровоз, то полуразрушенная станция, то фабричная труба без дыма.

Когда все это расскажешь, приведешь примеры, люди начинают понимать свою ошибку, верить в светлую жизнь, которая наступит после нашей полной победы.

В разговорах меньше нервозности, «матюков». Большая потребность во всем разобраться, доискаться до смысла событий, которые мы переживаем. Многие рассуждают правильно. Революция расширила кругозор людей.

Один старичок попросил разъяснить ему суть борьбы труда против капитала. Тут мне помог Карл Маркс, которого мы изучали на курсах. Потом зашла речь о взглядах Маркса на социализм. Старичок спросил, как будет с деньгами?

В разговоре участвовали все, кто находился поблизости. Народ очень интересуется общественными и политическими вопросами.

Беседовали несколько часов. Во время стоянок устраивали перерывы. Шли менять у крестьян питерскую махорку на хлеб. Потом снова занимали свои места, и разговор продолжался. Всех волнует завтрашний день Советской России.

Позавчера ночью приехали в Вятку. А вчера всех нас, прибывших с курсов из Питера, позвал к себе начальник политотдела 3-й армии товарищ Лепа. Беседовал с нами часа полтора. Спрашивал, как жили, чему учились, что видели. Под конец прочитал по списку, кого куда назначают. Меня посылают в 10-й Московский стрелковый полк.

Когда услыхал об этом, сердце упало.

— Товарищ Лепа, — спрашиваю, — неужели нельзя к «красным орлам»?

— Нет, — отвечает, — нельзя. Надо в десятый, это полк саботажников.

Больше не стал говорить. Почему «нельзя», почему надо в «полк саботажников», так я и не понял. Но делать нечего, раз приказано — поехал.

В политотделе нам объяснили, что мы находимся в распоряжении армии, а работать будем при частях. Может, мне еще улыбнется счастье, и я попаду все-таки к своим «красным орлам»?

Осмотрел Вятку. Город славный, веселый. Воздух чистый, не сравнишь с питерским. Небо уже по-весеннему солнечное. Но на улицах еще сугробы.

Выйдешь на окраину — поля, деревушки, перелески. Я стоял, глядел вдаль, думал о нашей деревне, о семье, о папе.

Потом вернулся в центр. На большой площади (большая-то она для Вятки) невысокое здание губернского присутствия, а рядом — дом губернатора. Сейчас здесь разные советские учреждения.

На одной из улочек разыскал «коммунистическую столовую». Долго стоял в очереди, долго сидел за столом, ждал. Но в конце концов поел.

На вокзал пришел за десять минут до отхода поезда. Сел без литера.

Сегодня утром приехал на станцию Балезино. Жду поезд на Чепцу, там неподалеку 10-й Московский Устроился на скамейке, положил дневник на вещевой мешок и пишу.

Заметно приближение фронта. На станции полно военных. Раненые ждут отправления санитарных поездов. Кто может, бродит по вокзальным помещениям. Много отпускников, возвращающихся в свои части. Около перрона под парами стоит бронепоезд. Чуть подальше — пятнадцать платформ. На каждой — орудие и зарядные ящики.

Присмотрелся к красноармейцам. Одеты гораздо лучше, чем «красные орлы» в те дни, когда я уезжал на курсы.

С тревогой думаю о полке, в который еду. Почему о нем так резко отозвался начальник политотдела? Что там за люди? Какая работа ждет меня?

Сегодня утром прибыл в 10-й стрелковый полк. Штаб нашел, как мне и говорили, неподалеку от станции Чепца, в деревне Тылошуры.

Познакомился и поговорил с комиссаром полка товарищем Болдиным, с его не то помощником, не то секретарем товарищем Коваленко. Мельком видел командира полка товарища Ларионова.

В Тылошурах штаб стоит больше десяти суток. За это время полк по частям прибывал из Москвы, собирался вокруг станции Чепца, готовился к выступлению. Опоздай я на сутки, не застал бы никого на месте.

Комиссар сказал, что мне работать агитатором в полковой пулеметной команде. Такому назначению я рад. Ведь и в полку «Красных орлов» я первые месяцы: был пулеметчиком.

До расположения команды версты две. Не заметил, как прошел их, — волновался.

Первая встреча и первый разговор в пулеметной команде с ее начальником товарищем Ринком. Сам он латыш. Принял меня дружелюбно. Объяснил, чем занимается команда, предупредил, что народ «необстрелянный», в большинстве своем впервые в армии. Из Москвы многие ехали неохотно.

Про себя Иван Александрович Ринк сказал так:

— Я беспартийный. Офицер царской армии. Не военного времени, а кадровый. Всю войну — на фронте. Последний чин — штабс-капитан. Офицерский долг исполнял не за страх, за совесть. В Красной Армии служу тоже не из страха и не из корысти. Объяснить это сложно. Но поскольку нам воевать вместе, прошу все сказанное мной иметь в виду.

Ринк старше меня на 14 лет. Москвич. В Москве у него осталась жена. Не хочу судить поспешно, но есть в Иване Александровиче что-то располагающее к нему. Вероятно, прямота и чувство собственного достоинства.

Познакомился с вещевым каптенармусом пулеметной команды Михаилом Панферовым. И он москвич. Лет ему, по-моему, немного. Но сразу не определишь. Носит темно-рыжую бородку и усы. Панферов, как я успел заметить, человек разговорчивый, мягкий и, кажется, деловой.