Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)

Смех и горе. Доктор с серьезнейшим видом выписывает acidum boricum [6] Борная кислота. ( OCR: По правде сказать, названия лекарств в тексте не распознались, поэтому подставлены подходящие по написанию на латыни) и два раза в сутки быстро обходит палаты, едва успевая на ходу спросить больных: „На что жалуетесь?“. За ним семенит фельдшерица с пузырьком йода в руке.

Вот и все лечение.

Смертность в госпитале порядочная: в сутки умирает 3–4 человека.

Сегодня у меня в истории болезни фельдшерица пометила: температура 36,1. А градусник даже не ставила. Потом я померял сам. Было 37.

Кормят скверно. Ржаной хлеб, как правило, сырой.

В палате — стоны, шум. Воздух спертый. Люди хотят жить, надеются на помощь. Но помощи и лекарств мало. Чувствую, что долго здесь не выдержу, сбегу.

Читаю сочинение товарища Ленина „Империализм как высшая стадия капитализма“.

Последние дни прошли так.

7-го выписывался из госпиталя и бездельничал.

8-го — баня, письма.

9-го — работа. В красноармейской части читал лекцию „Война белых и красных“. Потом выступал в кинематографе „Гигант“ на тему „Покушение контрреволюционеров на наших вождей“.

Смотрел кинофильм „Товарищ Елена“. Его снимали в 1917 году на киностудии „Скобелевского комитета“ вскоре после свержения царизма. Мне фильм понравился. Особенно хорошо играет Юренева роль Елены Чернецкой и Терехов роль Литарева.

Товарищ Елена очень любила своего мужа. Но без колебаний убила его, когда узнала, что он сотрудничает с тайной полицией и выдает революционеров.

В зале было около семисот красноармейцев. С большим энтузиазмом они просмотрели фильм и прослушали мою речь. Все громко хлопали, кричали: „Ура“, „Смерть врагам рабочих и крестьян!“.

Сегодня днем, стоя на крыше, читал лекцию „Власть Советов“. Было четыреста человек. Потом опять „Гигант“, опять выступление.

У красноармейцев, как я убедился за эти дни, боевой и твердый дух.

В Москве раскрыт заговор кадетов под названием „Национальный центр“. Расстреляно 67 человек — бароны, князья, помещики, генералы. Туда им и дорога.

Вскоре после раскрытия этого заговора, там же, в Москве, в Леонтьевском переулке, в здание, где проходило заседание партийных работников, была брошена бомба. Есть убитые. Например товарищ Загорский — секретарь Московского Комитета РКП (б). Среди раненых товарищ Ольминский, Стеклов и другие.

Жалкие убийцы из-за угла! Убийцы вождей пролетариата!! Смерть гадам!!!

Жестокая схватка с буржуазией продолжается. В то время как Деникин, взяв Курск, движется на Орел, контрреволюционеры точат нож в тылу, чтобы нанести удар в спину Советской власти. Но негодяи просчитались. Их планы не сбудутся. Семьсот заговорщиков арестовано накануне дня их выступления.

Крепче пролетарские ряды! Выдержка и месть! — вот наш ответ врагам.

Получил сегодня мандат на работу в Кулаковской волости. Мы теперь действуем в согласии с губернскими органами. Подписавший мой мандат заведующий Губернским отделом управления товарищ Горностаев мне показался солидным работником. Лет на 10 старше меня.

Еду один и без оружия. Теперь мое оружие — слово.

Хочется о многом написать.

Кулаково — большое пригородное село. Мужчины занимаются хлебопашеством, кустарничеством. Приторговывают. По слухам, кое-кто не брезгует и воровством.

Было довольно много кулаков (не в их ли честь название села?). Самые крепкие богатеи бежали с белыми. Это неплохо во всех отношениях. Несколько больших домов освободилось и можно устраивать библиотеку, читальню, клуб.

В „Известиях Тюменского Ревкома“ я недавно прочитал статью здешнего жителя П. Т. Елистратова о том, что здесь творили колчаковцы. В статье этой все изложено очень убедительно, и я хочу, чтобы она осталась в моем дневнике.

„…24 сентября 1918 года был вызван в волость. За судейским столом сидели дьякон соседней церкви, псаломщик, один крестьянин, да еще кулачок — волостной старшина.

Эти люди составляли волостную следственную комиссию. Крестьянин считался председателем. Обращаясь ко мне, он сказал: „Вы, Елистратов, обвиняетесь в грабежах совместно с красноармейцами“. Я стал настаивать, чтобы они допросили население, и они после допроса нашей деревни не нашли за мной никакой вины, кроме того, что я работал по выбору в крестьянском отделе при Тюменском Совете. Однако через три дня снова меня призвали в волость. Председатель Зырянов объявил: „Вы, Елистратов, арестованы“. Дьякон повышенным голосом сказал: „Вы обвиняетесь как большевик и агитатор против Временного правительства. Завтра же направить его в тюрьму“. Приказ дьякона был исполнен. Я попал в уездную Тюменскую тюрьму.

Не буду описывать все детали тюремных порядков, напоминавших времена Ивана Грозного. Надзирателям была дана полная власть бить, чем попало. Без всяких причин сажали в карцер, всего больше женщин, которыми распоряжалась старшая надзирательница Тюменской тюрьмы Серафима Бессонова.

„Параши“ в камерах были постоянно. Камеры открывали не более трех раз в день, прогулок не было месяцами, матрацев на 50 человек — один, белье и баня — не более трех раз за одиннадцать месяцев.

Прошения и жалобы вовсе не принимались во внимание. В камеру, которая рассчитана на 30 человек, вмещали по 90 и 100 человек, а в одиночные — по 7 и 8.

Около 25 декабря 1918 года через Тюменскую тюрьму пересылались партии взятых в плен красноармейцев и арестованных на местах из числа сочувствующих Советской власти товарищей. Мороз был 35–40 градусов. А обувь с красноармейцев снята и заменена лаптями, шинельки и остальные вещи получше также заменены тюремным тряпьем. В таком виде под усиленным конвоем арестованных погнали на Тобольск. Люди шли по сугробам снега, полунагие, среди бушующей зимней метели, почти голодные. Пришла из них только половина, да и те полуживые.

Около 10 января на Тобольск гнали новую партию в 85 человек. На другой день троих вынесли из камеры уже мертвыми, 30 человек унесли в больницу, и в конце концов из 85 человек в живых осталось только 3.

После восстания тюменских рабочих в ночь на 14 марта 1919 года было выведено из тюрьмы и расстреляно 8 человек. Многих заковали в кандалы. Из контрразведки в тюрьму приводили измученных пыткой людей, которые не могли сидеть после того целыми месяцами.

28 июля более 1000 человек вывели из тюрьмы и поместили на баржу для отправки в Тобольск ввиду приближения красных.

На барже находились и пленные германской войны — мадьяры и австрийцы, которые работали на наших полях. Колчак нашел нужным арестовать и их…

По счастливой случайности мне лично удалось бежать с баржи.