Виктор Муратов - Перевал

…На следующий день в лагерь прибыл Кутипов. В сопровождении капитана Оберлендера и начальника лагеря он обошел территорию и, засев в канцелярии, стал вызывать одного военнопленного за другим. К Севидову Кутипов пришел сам, без сопровождающих.

— Здравствуйте, господин Севидов. Как рука?

— Еще болит. И что это вы все так упорно хотите из меня сделать какого-то Севидова?

— Вас лечат? — спросил Кутипов.

— Боюсь, что еще с неделю проваляюсь.

— Кончайте, Севидов, разыгрывать комедию. Не такая уж у вас серьезная рана. А доктору посоветуйте не тянуть резину. Немцы раскусят — собаками затравят. Передайте это ему. В конце концов они могут назначить своего врача, и тогда все выяснится. Так что кончайте волынить. Эх, мать твою так! — вдруг грязно выругался Кутипов. — Жаль мне тебя, дурья башка. Чисто по-товарищески говорю — жаль. Дождешься, что немцы из твоей шкуры ремни будут резать. А я ведь знаю, что ты тоже казак. Зачем казаку подыхать? А пойдешь со мной — сообразим что-нибудь.

— Я Семен Ручьев, из Ейска. Сержант. Сколько можно повторять?

— Э-эх, — покачал головой Кутипов, — зря ты здесь нам мозги пылишь. Деваться-то тебе некуда. Есть указание советского командования всех пленных красноармейцев и командиров считать изменниками. А как тебе известно, у всех изменников одна судьба — в расход. Одним словом, Севидов, мне уговаривать тебя надоело. Учти, что и у майора Ланге может скоро кончиться терпение. Я не угрожаю, а предупреждаю чисто по-товарищески: о тебе знает гестапо. Уж если они возьмутся…

«Где я его видел? — думал Борис — Этот рыжий чуб, это рябое лицо… Видел, видел. Но где?»

Борис молчал. Кутипов достал из заднего кармана брюк плоскую бутылку, отвинтил широкую крышку.

— «Мартель». Французский. Ты давненько не полоскал глотку?

— «Мартель» вообще не пил. Интересно, — проговорил Борис. — Видать, здорово живешь. Где это ты… Ох, извините, господин Кутипов…

— Ничего, все в норме, — похлопал его по плечу Кутипов. — Мы же с тобой казаки. Можно на «ты». Зови меня просто Борис Михайлович. Да мы, пожалуй, и годами-то почти ровесники. Ты какого года?

— Двадцатого, — ответил Севидов.

— Э-э, я постарше, восемнадцатого. Ну да для мужской дружбы возраст не помеха. Ты где служил до войны, в кавалерии?

— В кавалерии.

— Я тоже. Пять лет в Камополе протрубил. Только перед самой войной на запад попал. Слыхал такой город на Каме? Дыра дырой.

пропел он и рассмеялся: — Помнишь у Горького? Вообще, люблю Горького. Особенно босяцкие рассказы. Там, где он начинает философскую муть разводить, — тошнит. А эта трилогия автобиографическая — вещь! И босяцкие рассказы — вещь! — Кутипов налил в крышечку коньяк, глядя задумчиво в пол, опрокинул, сморщился. Снова налил, снова опрокинул. Потом вдруг вспомнил о Севидове. — Эк, скотина я такая, ведь специально тебе принес, а сам чуть не вылакал. Давай-ка, причастись.

Кутипов хотел было налить в крышечку коньяк, по Борис брезгливо остановил его:

— Не могу я из этого наперстка. И до глотки-то не достанет. Можно из горла?

— Это дело! Молодец!

Коньяк был слишком теплый и с непривычки противный. Но Борис, стараясь не морщиться, сделал несколько глотков и отдал бутылку Кутипову.

«Где я его видел? Ну конечно же, Краснодарская кавалерийская школа. Тридцать восьмой год… Мы со Степаном были тогда на первом курсе. — Борис вспомнил, как на плацу выпускникам школы вручали командирские петлицы. Среди выпускников был и этот рябоватый широкоплечий лейтенант. — Как он оказался у немцев? Почему пользуется таким доверием у фашистов?»

Борис почмокал губами, как бы смакуя вкус коньяка, и небрежно спросил:

— И все же откуда такая роскошь?

— Коньяк-то? Французы угостили.

— Французы? Откуда они здесь?

— Вернее, грузины.

— Не понимаю.

— Ну, грузинские французы или французские грузины, не один черт? Ты пей давай.

— Откуда они взялись?

— Вот чудак-человек, ну вроде эмигрантов. В гражданскую войну рванули из Грузии, а теперь и сами, и их сынки служат у Оберлендера в части особого назначения «Бергманн». Недавно в отпуск ездили, вот привезли. Живут, заразы, что надо.

— В отпуск в Париж? — удивился Севидов.

— В самый Париж. Их тут в «Бергманне» полным-полно. Видишь, немцы им и отпуска разрешают даже без сопровождения немецких солдат, если имеют плацкартные билеты. Да и в самой Франции полно остлегионов. Я тоже из Люкенвальда хотел во Францию попасть. Не вышло. Говорят, здесь я нужнее. А у меня во Франции своя забота. Дорогого папашу хотел разыскать. Ну ничего, надеюсь здесь, на Дону, с ним встретиться.

— Вы с господином Ланге прошлый раз пытались мне втолковать, что в национальных легионах — бывшие советские люди. А на самом деле туда идут недобитые белогвардейцы и их сынки.

— Они воюют за свою родину.

— Откуда они знают родину, если всю жизнь прожили во Франции?

— Тут не только из Франции. Да какая разница, кто воюет, за что воюет, — лишь бы против большевиков и жидов. — Кутипов полез в карман, достал яблоко. — Закуси. Из своего сада, новочеркасские. Я ведь здешний, донской. Вот мать прислала.

«И об этом подонке заботится мать», — мелькнуло в голове Бориса.

— Да, дорогой Борис Антонович, я ведь тоже немного пишу. Когда-то даже ходил, как и Горький, по Кавказу, Крыму. Тогда это модно было. Даже состоял в РАППе. Российская ассоциация пролетарских писателей! Во как — пролетарских! — подчеркнул он и тихо рассмеялся. — Чего только жизнь не выкомаривает с человеком! И знаешь, это хорошо. Я доволен своей жизнью. Надо испытать все. Через все пройти, прежде чем браться за перо. — Кутипов осекся, мельком взглянул на Севидова, задумался. — А ты знаешь, что атаман Краснов — писатель? Нет? Ого! Он до войны выпустил около тридцати книг. Я кое-что в Люкенвальде читал. Романы Краснова «От двуглавого орла к красному знамени», «За чертополохом», «Белая свитка», «Выпаш» издавались в Германии. Не зря он в тридцать шестом году туда переехал. Петр Николаевич не дурак, он знал, на кого ставить. — Кутипов повертел в руках пустую бутылку, сунул ее в карман, усмехнулся, тряхнув чубом. — А я-то думал, откуда у меня литературные способности, так сказать, искра божья? Оказывается, от самого Петра Николаевича Краснова. Вот какие завитки в жизни бывают, Борис Антонович.

— Это как понимать? — оторопел Севидов.

— А так понимать, что Петр Николаевич Краснов — мой родственник. Можно сказать, двоюродный дед.

Севидов удивленно смотрел на Кутипова. Как мог родственник белоказачьего атамана Краснова стать командиром Красной Армии?