Иван Дедюля - Партизанский фронт

По сторонам дороги были топкие болота, заросшие острой осокой и почерневшими ольхами. Вдали синел густой хвойный лесок. Заболоченные леса, полные черники и брусники, при Советской власти были превращены в заповедник, и туда почти не ступала нога человека. Вблизи от насыпи топкая трясина болот буквально ходила под ногами и казалась бездонной. Эти болота даже звери обходили стороной. Неподвижный знойный воздух был перенасыщен тяжелыми испарениями. Невольно вспоминались далекие детские страшные сказки о зловещей зыбучей трясине, поглощавшей разбойников и других злых людей.

Отряд медленно продвигался вперед. Нестерпимая жара и духота, смрад, голод и жажда мучили бойцов. Часа через два пришлось сделать привал. Устало опускаясь у обочины на землю, Кисляков и Соляник увидели довольно заметную «свежую» тропинку, выбитую в густой траве.

— Здесь недавно прошли немцы! — воскликнул лейтенант Соляник, показывая на песчаных местах отпечатки множества немецких кованых солдатских сапог.

— А мы беспечно несемся даже без разведки и охранения, — возмутился Ерофеев.

Действительно, получалось как-то так, что, вступив в заболоченный край, мы не приняли должных мер предосторожности. Неприятная новость быстро облетела партизан и как рукою сняла усталость. Без промедления были высланы разведка и боковое охранение.

Безжалостно палило солнце, и все живое попряталось в тени деревьев. Усталые и потные, мы шли и жадно смотрели на гнилую воду канала, затянутую зеленой ряской. Некоторые, облизывая сухими языками запекшиеся губы, не выдержали и, спустившись к каналу, через плотно сжатые зубы цедили густую протухшую воду. Однако двоих тут же стошнило, и это удерживало других от искушения.

Движение отряда сильно задерживали разведка и особенно боковое охранение.

— Не дозор, а одно мучение. Ищешь не немца, а кочку, чтобы не утонуть в этом чертовом болоте, — ругался разведчик Демьянович, выделенный в боковое охранение. Он тут же попросил подмену.

Стало ясно, что можно исполосовать до костей об осоку и искупать в грязи поочередно всех бойцов, но все равно не обеспечить прикрытие колонны с флангов. По предложению Кислякова боковое охранение, пробиравшееся черепашьим темпом и задерживающее отряд, сняли. А чтобы уменьшить опасность внезапного нападения противника, были увеличены дистанции между разведкой и отделениями.

Когда разведка приближалась к деревне Крайцы, один из партизан, пробираясь через заросли, вдруг заметил человека, быстро спустившегося с высокой сосны и нырнувшего в заросли. Сжав винтовку, боец бросился за ним и вскоре привел забрызганного грязью коренастого мужчину лет пятидесяти. Бледный и испуганный, он едва дошел до нас. А затем, трясясь от страха, довольно долго не отвечал на наши вопросы. Потеряв терпение, Кисляков подошел к нему и, схватившись за автомат, прикрикнул:

— Ты что — немцам продался? Говори или убью!

Задержанный еще больше побледнел и задрожал как осиновый лист.

— Не пугай его, Андрей! — вмешался парторг Ивановский и, приблизившись к перепуганному человеку, показал ему свое удостоверение. — Ты что, дружище, своих не узнаешь?

Прочтя документ, тот быстро преобразился и заговорил. Это был житель деревни Крайцы, бежавший из нее перед приходом врага.

— Вот товарищ аккурат прихватил меня при наблюдении за деревней и этой дорогой. Ну, думаю, попался к полицаям, и пиши пропало.

— Об этом потом, а теперь говори, есть ли в селе фрицы и сколько их? — спросил Сиваков.

— Да, есть, и много. Не менее трехсот будет, и все налегке, даже без обоза.

— Это точно?

— Точно, товарищ, даю голову наотрез.

— Учти, время военное, и голова слететь может, — предупредил командир. Усилив разведку, он поставил ей задачу незаметно выйти к деревне и выяснить обстановку.

Отряд приготовился к бою и с большой осторожностью продвигался вперед. По пути крестьянин с горечью рассказал нам о том, как переодетые немцы и полицаи примчались в деревню.

— Вчера вечером сельская самооборона предупредила жителей, — говорил он, — что приближается какая-то вооруженная группа около трехсот человек. По сигналу тревоги все собрались и ушли в лес. Лишь один старик с внуком остались.

— Если идут без выстрелов, значит, свои. Немчура так не ходит… — рассуждал дед.

Войдя в деревню, неизвестные, выставив пулеметы на окраинах, начали рыскать по домам и набрели на старика. Были они в гражданской одежде и назвали себя партизанами. Главари ругали немецкие порядки и попросили у старика еды. Приняв все за чистую монету, он зажарил последнего петуха и достал из-за печи бутылку самогонки. «Кушайте, дорогие, — говорил дед, — вы святое дело вершите, истребляете фашистских гадов…»

Морщась от этих слов, один из «гостей» подошел к старику, достал сигареты и предложил:

— Закури, старина, сигареты-то первый сорт. Покурим и поговорим по душам.

— Не куривал таких, к самосаду привык.

— Ну ладно, деду, ты, видно, наш человек… Так вот, мы свои люди… из самой Москвы и точно не знаем, где сейчас наши братья по оружию. Начальство сказало, что любой из этой деревни доведет до местных партизан. Помоги нам встретиться с ними, — медленно начал рыжий толстомордый парень лет тридцати.

Слушая эти слова, старик думал:

«Странное дело, пришли партизанить из-под Москвы, а сигареты фрицевские курят. По дворам шныряют… да все в новой одежде». Потупив взор, как бы раздумывая, дед увидел на всех «гостях» новые немецкие сапоги. «Тут что-то не так», — заключил он в недобром предчувствии. «И влип я, как кур в ощип, — с горечью подумал он. — За всю жизнь впервые так глупо в дураках остался».

Старик недоуменно пожал плечами и отрицательно покачал головой:

— Дело это секретное, военное. Какой дурак скажет темному мужику о своей стоянке. Откуда мне это знать?

— Жаль, что не хочешь помочь найти дорогу к ним. А скажи, к кому в деревне они чаще заходят? Назови хоть одного, на кого положиться можно? Назови место, где прячутся жители? Скажи. Мы отблагодарим, — продолжал рыжий.

Дед молчал. Ничего не добившись, переодетый полицай рявкнул:

— Значит, ничего не знаешь, большевик? — и перевел разговор немецкому офицеру.

Немец медленно встал, подошел к деду, вынул пистолет и, ткнув дулом в лицо, сказал:

— Сволочь, говори правта, или я стреляйт твой морта!

— Ты это умеешь, гад ползучий, — старый патриот люто сверкнул глазами на врага. И тут звериные выродки, не выдержав, набросились с кулаками на него. Избитого до полусмерти и окровавленного деда гитлеровец приказал связать и бросить до утра в сарай.

Как только немцы и полицаи улеглись спать, тринадцатилетний внук деда пробрался к нему через сеновал. Всю ночь он отпаивал дедушку и прикладывал к его лицу мокрые тряпки.