Иван Дедюля - Партизанский фронт

На этом направлении находились наши запасные базы и госпитали. Над ними нависла серьезная угроза. По приказу штаба отряда начальники запасных баз немедленно вывезли и раздали партизанам неприкосновенный запас сухарей, муки, крупы, сушеного мяса и соли. Было решено рассредоточить раненых и больных в самых глухих и недоступных местах, хорошо укрыть и замаскировать их. К каждому раненому выделили по два здоровых бойца для ухода и охраны.

Почти неделю отряд с боями отступал вдоль лесной дороги к деревне Пострежье. Над нами круглосуточно рвались снаряды и мины. Росли наши потери. С наступлением дня, когда на нас обрушивалась еще и авиация, начинался настоящий ад. Артиллерийская канонада и огонь захлебывающихся пулеметов смешивались с гулом авиации, грохотом рвавшихся бомб. Кругом бушевало пламя пожаров и стлался едкий дым. Метались не только люди, но и дикие звери. Даже осторожные лоси после многодневных шараханий присоединились к домашним животным скрывавшихся в лесу крестьян и следовали за ними. Как мы ни пытались уклониться от столкновений с немцами, стычки происходили каждый день. Они истощали наш скудный боезапас. Мы все время стремились вырваться из блокады в северном направлении — к Западной Двине, но все наши, преимущественно ночные, попытки оставались безуспешными. Поэтому нам пришлось покинуть сушу и перебраться на гнилое Домжерицкое болото, покрытое густой острой осокой, зарослями лозняка, мшистыми кочками да тощим березняком. На этой обширной трясине было разбросано множество небольших островков и гряд. Здесь под кронами редких елей и сосен временно укрылись от карателей наши партизаны и местные жители. Однако враг неумолимо подбирался и сюда. Зловещий грохот становится все сильнее. Обстановка усложнялась. Патронов не было, продукты кончились. Брусника, клюква и разные болотные травы не могли утолить голод. Люди заметно ослабли, похудели, многие начали пухнуть, руки и ноги покрывались язвами. Было настолько трудно, что, казалось, уже нет выхода из создавшегося положения.

В это время немецкие самолеты сбросили над нами множество листков, в которых говорилось:

«Партизан, сдавайся! Твое положение безвыходно!»

В листовке значилось, что она служит пропуском для перехода к немцам я гарантией сохранения жизни. Кругом пестрели листовки. Но они вызывали только проклятия партизан.

С нашего небольшого островка, затерявшегося в трясине и простреливаемого артиллерией немцев, полетело «SOS», переданное на Большую землю отрядной рацией. Одной лаконичной фразой мы с командиром просили лишь патронов и хлеба. Радиограмма была послана утром. По правде говоря, мы почти не рассчитывали на быструю помощь. А она как раз пришла неожиданно быстро — в первую же ночь. Ответная радиограмма о присылке самолета и требовании обозначить для него кострами район сбрасывания парашютов с грузовыми контейнерами пришла перед вечером. Узнав об этом, партизаны от радости плясали. Едва послышался гул самолета, как сразу же вспыхнули костры, обозначая квадрат. Резко снизившись, самолет сделал круг и очень точно на восьми парашютах сбросил предназначавшийся нам груз: пять контейнеров было найдено еще ночью, а три партизаны нашли, утопая по грудь в болоте, уже утром. Драгоценный груз — патроны и сухари — воскресил отряд. Как он был кстати! Помощь Большой земли поставила партизан отряда на ноги, вооружила их и дала возможность выйти из такого критического положения, в котором отряд, пожалуй, еще ни разу не был. Отряд стал готовиться к прорыву блокады.

Мы не сомневались, что рано или поздно каратели все же полезут в болото. И действительно, запасшись резиновыми сапогами, надувными жилетами, шестами, проводниками и собаками, немцы полезли в болото. По Домжерицкому болоту покатилась дикая волна смерти, поглотившая многих бойцов и местных жителей. То тут, то там на болоте разыгрывались трагедии, многие из которых так и остались безызвестными.

Одна из них произошла на густо заросшем островке, где был укрыт партизан с ампутированной ногой и его два телохранителя — пожилой боец с дочерью, недавно прибывшие к нам в отряд из Логойска.

— Отец, к островку уже близко, совсем близко подходят каратели, — тревожно сообщила запыхавшаяся девушка и присела рядом.

— Много их, наверно, там?

— Все болото усеяно. Скоро будут здесь. Что же делать, папа? Ведь нас боеспособных только двое.

Еще раз посмотрев на дочь, партизан крепко сжал губы. Сурово насупились его лохматые брови. Мысли партизана бились, как птица в клетке. Он понимал, что ему вверена судьба и раненого бойца и родной дочери. Наступала минута трагической развязки, и он должен был с честью выдержать, быть может, последнее в жизни испытание. Уйти с безногим они, конечно, не могут. «Значит, остается одно, — решил он, — быть здесь до конца. Да и лучшего места, чем этот островок, окруженный болотной водой, не найти».

Вдруг до островка донеслись совсем близкие выкрики-команды. А вслед за ними раздались душераздирающий крик ребенка и нечеловеческий вопль женщины:

— О-о-й! Сы-но-чек! Гады, за што закололи крошку?! Людоеды!.. Режьте и меня, проклятые, за што лишили его жизни?..

Вопли несчастной матери, звенящие на самой высокой ноте, потрясли троих партизан, укрывшихся на островке. Крики женщины продолжались какие-то секунды. Раздался предсмертный хрип: и ее, видно, постигла участь ребенка.

— И ее, несчастную, прикончили, звери! — в бессильной злобе промолвил раненый партизан, замаскированный в густой траве и плотных ветвях вывороченной ели. Приподнявшись на локти, он позвал к себе отца девушки:

— Дорогой Андрей Андреевич! Проберись сюда, у меня к тебе есть большая просьба.

Партизан подхватил самозарядную винтовку и осторожно полез меж сучьев. Когда он вплотную приблизился к больному товарищу, тот зашептал:

— Дай слово, что выполнишь просьбу?

— Какая такая просьба, Микола? Говори! Смогу — сделаю, не смогу — не взыщи, — ответил Андрей Андреевич шептавшему Николаю.

— Ты знаешь, — тихо продолжал тот, — я потерял жену, детей, дом, ногу. Не осталось у меня ни брата, ни свата, ни кола, ни двора. Я знаю — моя песня спета. Будь другом, умоляю тебя, бери дочь и скорее уходите отсюда. Вы здоровые, ловкие, и вам удастся вырваться. Ну зачем вы будете из-за меня погибать?! А за меня не беспокойся. У меня есть сухари, граната и нож. Повезет, так и без вас не пропаду… А в случае чего живым не дамся.

Николай протянул горячую руку Андрею. Глаза его лихорадочно блестели.

— Ты что, Микола, с ума спятил или смеешься надо мной? — отбросив руку партизана, возмутился Андрей Андреевич. — Вместе жили, вместе партизанили, рискуя жизнью, а ты мне такое мелешь… Нет, браток, не обижай напоследок… Уж ежели суждено, так вместе и умирать будем.